рада слышать твой голос.

— Вот, впервые позвонила. Думала, тебе и без того несладко приходится, а тут еще я. Безумно жаль твою маму, родная. Такой удар. Мой отец умер в позапрошлом году. Меня это надолго из колеи выбило.

Мириам смутно вспомнила отца Джуди: стройный, элегантный, редко улыбался и почти всегда молчал.

— Папа сильно болел. Даже к лучшему, что отмучился. Вот уж не думала сказануть такое. Странно, да?

Голос Джуди почти не изменился. Она, как всегда, радостно молола языком. Мириам помнила ее пухленькой, еще с детским жирком. Восемнадцать лет назад они были лучшими подругами, родственными душами, и на мгновение от обмена любезностями с этим беззаботным голосом ей показалось, что долгие годы со времени их последнего разговора сжались до нескольких часов.

— Так приятно тебя услышать, — улыбнулась Мириам.

А ведь и в самом деле приятно. С ней говорит прошлое, но хорошее, солнечное прошлое. Вороша прах былого, она и позабыла, как чудесны порой некоторые воспоминания.

— Соседи сказали, ты приехала домой. Но я разрывалась: звонить, не звонить? Тебе, наверное, сейчас очень тяжело. Скорбь и все такое.

— Да нет.

Голая правда сорвалась с языка, но ее было не вернуть. Нет, не скорбь, подумала Мириам. Скука, подвешенность, но внутреннюю боль сдерживать не приходилось. Теперь, после того, как от недавнего простого признания стало легче на сердце, она это понимает.

Джуди не произнесла ни слова упрека, лишь приглашение:

— Может, заглянешь в гости, пропустим по стаканчику? Ты как?

— Мне еще столько вещей нужно перебрать.

— Обещаю не говорить о прошлом. Ни единого слова. Не выношу этого. Предашься воспоминаниям и сразу чувствуешь себя дряхлой старухой, — хохотнула Джуди.

— Хорошо, — тоже рассмеялась Мириам. — С удовольствием приду…

— Отлично. Если ты единственный ребенок и вся ответственность на тебе, никуда не денешься, да? Порой кажется, этому конца и края не видать.

— Посещали такие мысли.

— А потом, когда все заканчивается, думаешь: «Было бы из-за чего беспокоиться». Отцовские похороны я как-то пережила, хотя и боялась тогда, что развалюсь на части.

— Ну, тебе ведь не пришлось проходить через это одной?

Мириам пыталась вспомнить имя мужа. Вроде бы мама писала о последнем и, если не изменяет память, скандальном браке Джуди. Но имя жениха никак не приходило на ум.

— Дональд? — подсказала Джуди.

— Дональд.

— Разошлись, милая. Два с половиной года назад.

— Ой, мне так жаль.

— А мне нет, — мигом ответила та. — Это долгая история. Я тебе вечером расскажу. Часов в семь?

— А если попозже? Дел невпроворот. Может, в восемь?

— В любое время, солнышко. Не торопись. Давай так: когда придешь, тогда придешь.

— Ладно. И спасибо за звонок.

— Я хотела тебя набрать, как только узнала, что ты вернулась. Не упускать же редкую возможность повидаться с давней подругой!

За несколько минут до полудня Мириам принялась за самое неприятное, по ее мнению, дело. С дрожью отвращения, в которой ни за что бы себе не призналась, она припарковала машину возле погребальной конторы. Во рту стояла горечь, а в глаза будто насыпали песка. Если честно, снова видеть мать совсем не хотелось, особенно теперь, когда с ней нельзя поговорить, но, когда мистер Беккет по телефону спросил: «Не желаете ли повидать покойную?», Мириам тут же ответила: «Конечно», как будто эти слова лишь ожидали подходящего момента, чтобы сорваться с языка.

Казалось бы, чего тут бояться?

Вероника Святт умерла, тихо скончалась во сне. Но утром из подсознания всплыла одна фраза — случайная фраза еще со школьных времен, и Мириам никак не могла от нее отделаться.

Все умирают потому, что заканчивается дыхание.

При взгляде на мистера Беккета, бумажные лилии и обшарпанный угол его стола эта мысль снова ее посетила. Остаться без дыхания, подавиться собственным языком, задохнуться под одеялом. Всего этого она боялась в юности, и в конторе мистера Беккета старые страхи, вернувшись, держали ее за руку. Один наклонился над ухом и злобно зашептал: «А вдруг однажды ты просто забудешь, как дышать? Почерневшее лицо, откушенный язык».

Почему так пересохло в горле? Оттого, что мама, Вероника, миссис Святт, вдова Харольда Святта, ныне покойница и будет лежать на шелке с лицом черным, как верховые сапоги Владыки ада? Ужасно… отвратительная, нелепая идея.

Но непрошеные мысли все равно лезли в голову одна за другой. Большинство брало корни еще в детстве. Дурацкие, не относящиеся к делу образы всплывали из прошлого, словно кальмары к солнцу.

На ум пришла «левитация» — любимая школьная забава, в которой шесть девочек окружают седьмую, и каждая пытается ее поднять одним пальцем, а также сопутствующая церемония:

— А она выглядит бледной, — начинает девочка во главе.

— Она и впрямь бледная.

— Она и впрямь бледная.

— Она и впрямь бледная.

— Она и впрямь бледная.

— Она и впрямь бледная, — против часовой стрелки по очереди отвечают прислужницы.

— А она выглядит больной, — возглашает верховная жрица.

— Она и впрямь больна.

— Она и впрямь больна.

— Она и впрямь больна.

— Она и впрямь больна.

— Она и впрямь больна, — отвечают другие.

— А она выглядит мертвой…

— Она и впрямь…

А еще убийство, когда ей было всего шесть. Оно произошло в двух кварталах от дома. Тело лежало сразу за входной дверью — Мириам слышала, как матери все это рассказывала миссис Фернис, — и настолько сгнило и размякло, что, когда полиция взломала дверь, смялось в гармошку, и расправить ее не было никакой возможности. Мириам сидела возле лилий без аромата и чувствовала запах того дня, когда рука об руку стояла с матерью и слушала, что женщины говорили об убийстве. Можно было подумать, преступления — любимая тема миссис Фернис. Не по ее ли милости Мириам впервые узнала, что у кошмаров с Тропы духов есть подобия в мире взрослых?

Вспомнив, как эти женщины, стоя на солнце, непринужденно обсуждали убийство, Мириам улыбнулась. Мистер Беккет, кажется, этого не заметил, либо просто привык ко всяким проявлениям горя, какими бы странными они ни были. Вдруг скорбящие близкие приходили к нему в контору и в приступе муки срывали с себя одежду или мочились в штаны? Мириам внимательнее присмотрелась к молодому человеку, связавшему свою профессию с трауром. А он довольно привлекательный, мелькнула мысль. На пару-тройку дюймов ниже ее ростом, но в постели это не имеет значения, а если все время двигать гробы, то невольно нарастишь мускулатуру, верно? И тут же спохватилась: