варенья. У меня чесались глаза — весной уровень пыльцы в воздухе был просто зверским и выходил за рамки всех норм.

Отставив банку, я плеснул прохладной водой себе в лицо. Иногда из-за труб внутри колодца вода приобретала металлический запах, но сегодня особенно. Зуд в глазах значительно уменьшился, я выключил воду и потянулся к своей банке.

Я сделал очень большой глоток воды. Спустя все эти годы, я все ещё чувствую во рту ее вкус. Я сразу понял, что что-то не так. Мой рот наполнился вкусом гнили и меди, и меня чуть не вырвало.

«Что за...?»

Я поднёс прозрачную банку к тонкой полосе солнечного света, пробивающегося сквозь зазор между самодельными занавесками. Вода была грязного ржавого цвета, все еще непрозрачная, но с какими-то разводами, словно кто-то взял пипетку с красными чернилами и выдавил их в жидкость.

Я взглянул в висящее над раковиной маленькое зеркало. Мое лицо тоже оказалось несколько грязным. Я схватил старую футболку и, как мог, вытер насухо лицо. Лай Рокс, казалось, достиг апогея.

Черт бы побрал эту собаку. Черт бы побрал этот колодец. Черт бы побрал это всё. Я так устал жить в дерьме, которое ни хрена не работало, в мусоре, собранном из другого мусора. Я знал, что когда люди на нас смотрели, именно это они и видели — сплошное скопище мусора.

Когда я уеду из Ган-Крика, у нас с Кэсси будет настоящий дом. Один из тех, что с комнатами, занавесками и настоящей ванной комнатой. Дом без колес внизу, без монтажной пены в грёбаных заделанных дырах. Дом с нормальной входной дверью, окрашенной в любимый цвет Кэсси, в голубой.

Зима, может, и давно прошла, но по утрам здесь всё еще стоял колотун. Я скользнул в джинсы, натянул на себя толстовку, как можно тише, отпер замок и открыл дверь. В ответ раздался скрип. Я мысленно отметил, что надо будет раздобыть масла и смазать петли.

Рокс завиляла хвостом и, направившись ко мне, изогнулась вбок. Развернувшись ко мне мордой и задней частью, она пятилась в моём направлении, на свой собачий манер имитируя восторженную походку краба.

— Привет, девочка, — пробормотал я, протянув ей руку.

Она облизала ее прямо посередине, и когда убрала оттуда свой розовый язык, я почувствовал ладонью холод.

— Что случилось, Рокс? — тихо спросил я, почесав её за ухом.

Рокс была пёстрой дворняжкой без одного глаза, но жутко умной. Тихо заскулив, она побежала в сторону колодца.

Мне все равно нужно было проверить эту чертову штуку. Почему бы не последовать ее примеру? Я сделал несколько шагов назад и, проскользнув внутрь, взял с сооружённой у двери полочки карманный фонарик. Дурацкий колодец постоянно засорялся. Вот что значит, незаконно жить на земле, которая тебе не принадлежит — воду раздобыть не так-то просто, даже если ты живешь рядом с рекой.

Всё ещё ощущая во рту мерзкий вкус, я стал спускаться вниз по каменистой дорожке, ведущей к колодцу. Поёжившись от холода, я на ходу застегнул толстовку и почувствовал, как заныли ноги.

«Надо бы надеть ботинки», — подумал я, но мне было лень возвращаться.

Когда до колодца оставалось не больше трех шагов, я услышал, как позади меня хрустнула ветка. Я подскочил, быстро развернулся и, крепко сжав «Маглайт», вытянул его перед собой.

О. Чёрт. Передо мной, заслоняя заспанные глаза от яркого света направленного на нее фонарика, стояла Кэсс. На ней была моя старая зимняя куртка, наброшенная поверх огромной футбольной майки, в которой она всё время спала. Кэсси натянула мои сапоги, слишком большие для нее, поэтому во время ходьбы ей приходилось приволакивать ноги.

— Привет, — тихо произнёс я.

Иногда, когда я думал о том, как сильно ее люблю, у меня щемило в груди. Особенно по утрам, когда она была такой сонной, теплой, с затуманенным взглядом.

— Возвращайся в постель, — всё еще сонным голосом пробормотала она.

Она выглядела просто восхитительно. Мне не хотелось торчать снаружи, чинить колодец. Мне хотелось вернуться к ней в кровать.

Мгновенно позабыв о Рокс, я подошел к Кэсси.

— Колодец снова засорился, — сказал я, поцеловав ее в щеку.

Она потянулась к моим губам, но я отстранился, прикрыв рот.

— Нет, — проговорил я, дернув большим пальцем в сторону колодца. — Я почти уверен, что только что выпил воду с дохлой мышью.

Я не стал говорить о том, что, скорее всего, там что-то побольше, чем мышь. Девушки терпеть не могут всё такое.

— Фу, — сморщив нос, сказала Кэсс. — Почисти зубы, пока не подхватил чуму или еще что-нибудь в этом роде.

Засмеявшись, я повернулся к колодцу. Через пятьдесят шагов или около того я уже стоял там и, собравшись с духом и задержав дыхание, поднимал крышку. Днём ранее вода была прекрасной, так что мертвая дрянь, должно быть, попала туда совсем недавно.

Я откинул назад тяжелую деревянную крышку и заглянул внутрь. Стенки колодца были сделаны из камня, и мне в лицо ударил холодный затхлый воздух. Я содрогнулся и, когда рядом со мной остановилась Кэсс, свет от моего фонарика скользнул по чему-то большому и неподвижному.

Вот дерьмо.

Это была не мышь. И не енот. Может быть, чертова собака. Небольшой теленок. Я подумал о своих младших братьях, об этой маленькой банде засранцев, и задался вопросом, что за несчастный случай они пытались скрыть в этом колодце.

Конечно, когда вам всего шесть или семь лет, вы не понимаете, что убивая животных с соседних ферм, записываете себя в потенциальные серийные убийцы. Мы называли их тройняшками, потому что их было трое. Мэтти было пять лет, Ричи шесть, а Бо семь. Они любили ломать разное дерьмо, убивать разное дерьмо, красть разное дерьмо, а потом об этом врать.

Моя мама очень преуспела в размножении. Она и впрямь разогналась, когда встретила отца тройняшек, и за несколько лет настрогала сразу троих, прежде чем он умер у нее в постели от передозировки, и его труп три дня провалялся запутанным в простынях, потому что она думала, что он спит.

Моя мама была совершенно чокнутой.

Поэтому я построил самодельное жилище как можно дальше от неё.

— Это что-то большое, — сказал я Кэсси.

Ее веселость немного поутихла. Когда речь заходила о застрявших в колодцах тварях, большие были куда серьезнее, чем маленькие.

— Ты полагаешь…

Я знал, о чем она думает. Она