степных луж. Думаю, останется тебе только овчина, мясо не годится к употреблению, да его и немного — одна кожа да кости…

Острый запах крови насытил горячий воздух пустыни. Мужчины прочистили стадо — больных овец зарезали, их мясо зарыли. Затем из колючек построили ограду и загнали туда остальных здоровых овец. Налили в деревянные корыта воды. Генрих с огромным вниманием наблюдал за этим эпизодом повседневной жизни людей пустыни. Вскоре караван двинулся в путь, пастух и его поредевшее стадо остались позади. Когда путники немного отдалились от этого места, они увидели высоко в небе стервятников, которых, вероятно, привлекал запах мяса и крови убитых овец.

Вдруг кто-то из путников закричал:

— Смотрите туда! Вода! Там должна быть вода!..

— Видите, господин, то одинокое дерево? Где растет дерево, там обычно бывает вода, — сказал Генриху Хасан.

Действительно, вскоре люди увидели временный колодец.

Они начали поить верблюдов и заполнять живительной влагой кожаные мешки.

Один из путников, худой мужчина, подсел к Генриху. Немного помолчал, затем начал говорить, одновременно наслаждаясь холодной водой:

— Вода в пустыне редкость, ее немного, и она медленно просачивается из-под земли, не журчит, подобно горным потокам. Но тем она желаннее, только она утоляет жажду людей и животных.

Генрих не успел ответить, так как услышал возбужденные голоса. Кто-то подбежал к Хасану. Трудно было понять, отчего наступила суматоха. Мужчины быстро вбили в песок колья и накрыли их полотнищем, под которое постелили ковер. Оказалось, что у жены Хасана начались роды. Принимал их сам Хасан. Будущий отец попросил у Генриха вату и спирт. Генрих стал в стороне. Наконец он услышал громкий плач новорожденного и увидел сияющее радостью лицо Хасана, который высоко над головой держал ребенка.

— Кричи! Кричи, мой сынок! — произносил Хасан. — Кричи, пусть вся пустыня тебя слышит. У меня сын! Смотрите, это мой сын! — объявил он торжественно.

Началось веселье. Путники быстро приготовили пир по случаю рождения нового человека. Один играл на дудке, другой пел, кто-то плясал…

Очарованный всем этим, Генрих взял бумагу и уголь. Короткими, уверенными штрихами он набросал праздник в пустыне. Он заметил, что в празднике не принимал участие только один мальчишка. Уже на протяжении некоторого времени он беспокойно вертелся, каждую минуту хватался за живот и бегал за песчаные холмы, присаживаясь и напрягаясь. Но все было напрасно. Боль в животе становилась нестерпимой.

— Помоги мне, аллах, — плакал парень. — Никогда больше я этого не сделаю, — повторял он, поднимая глаза к небу. — Клянусь памятью своей матери, что, если поможешь, отдам три монеты бедным. — Он задумался. — Я отдам даже пять. — И закончил молитву.

Вдруг плач парня заглушил рев верблюда. Услышав это, Хасан побежал в ту сторону. Он почувствовал, что случилось что-то нехорошее. Оказалось, один разъяренный молодой верблюд повалил старого и вцепился зубами в его горло. Хасан сразу понял, что ситуация опасная. Схватив палку, он начал бить разъяренного верблюда, который теперь набросился на человека. Хасан старался ухватить уздечку, но взбесившийся верблюд не подпускал его к себе. Тогда Хасан начал говорить ему:

— Что с тобой? Будь рассудительным. Все можно уладить. В пустыне нельзя обижать друг друга…

Человек медленно, не спуская глаз с разъяренного животного, отступал, а тот ревел и все двигался вперед. Хасан знал, что, если сейчас повернуться спиной, верблюд растерзает его. Отмахиваясь палкой, шаг за шагом человек отступал. Наконец он повернулся и побежал. Верблюд успел схватить его зубами за плечо. Хасан рванулся, и в зубах животного остались клочки одежды. Верблюд наступал. Хасан чувствовал на своей спине его горячее дыхание. Вдруг он упал на землю; верблюд опять хотел схватить его зубами, но, к счастью, промахнулся. Хасан полз по песку, извиваясь как уж, вдруг моментально вскочил и выхватил нож, заткнутый за голенище сапога. Верблюд, увернувшись, не дал нанести себе удар. Несколько мужчин подбежали к нему с двух сторон, набросили на шею аркан, отвели к колодцу и начали поливать водой, пока он не успокоился.

Мальчишка, наблюдая, как Хасан сражается о верблюдом, казалось, забыл о боли в животе. Хасан же, немного отдохнув, сказал ему:

— Надвигается буря. Не уходи далеко от лагеря.

Мальчик посмотрел на небо, которое мгновенно потемнело. Тяжелые, мрачные тучи, гонимые ветром, мчались с бешеной скоростью. Ветер становился порывистым, песком засыпало глаза. Пустыня помрачнела. Караван быстро готовился к дороге.

Жена Хасана прикрыла тонкой тканью лицо новорожденного и несла его перед собой в перевязанном через плечо платке.

— Во время такой бури нельзя даже на минуту останавливаться, — сказал Хасан Генриху, — полностью может засыпать песком. Укрывайтесь за верблюдом.

Караван двинулся в путь. Люди шли рядом с животными. Сильный ветер поднимал огромные массы песка, затем бросал их на землю и опять поднимал с еще большей силой. Пришедший в движение песок полностью закрыл солнце. Песчаные волны образовывали движущийся вал. Путники с трудом держались на ногах. Ветер налетал на них неожиданно, а затем гнал дальше. Пустыня как бы сжалась, день перешел в ночь, а люди и верблюды слились в одно целое. Волосы, усы и бороды мужчин покрылись белой пылью, морщины на лбу заполнились мелким песком, песок въедался в уголки глаз, забивался в уши и рот… Караван с трудом передвигался в этой стене песка.

Вдруг воцарилась неожиданная тишина. Ветер сразу утих, масса песка опала на землю. Генрих увидел холмистую линию, которая тянулась поперек пустыни. Показался большой солнечный шар медного цвета, который на западе приближался к горизонту.

Жена Хасана открыла лицо младенца и нежно вытерла с него пыль. Парнишка с больным животом с трудом поспевал за караваном. В конце концов он не выдержал и начал плакать.

— Что с тобой? — спросил Хасан.

Парнишка приблизился к нему и шепотом начал рассказывать. Хасан, мгновенно среагировав, ударил его по спине.

— Сколько их было?

— Я проглотил шесть, думал, что он англичанин…

Хасан достал кожаный мешок с верблюжьим молоком и подал его парню:

— Пей, сколько сможешь. Это тебе поможет.

— Что с ним? — поинтересовался Генрих.

— Ничего, что-то скушал, и болит живот.

— Сын?

— Его отца расстреляли, — сказал Хасан. — Он был пастухом в пустыне, как и мы. В палатку пришли два жандарма, стали требовать денег. Его мать, как обычно в пустыне, вместо чая заваривала травы, подала изюм, хлеб и сушеное мясо. Они потребовали молока, женщина