мысли мешать твоим великодушным побуждениям.

– Я пытаюсь пригласить тебя на свидание.

Его улыбка стала шире, а в глазах моментально отразилась такая радость, что я отвела взгляд, потому что мне захотелось улыбнуться ему в ответ.

– Ты, наверное, очень давно никого не приглашала, так что потеряла сноровку.

Я надела пальто.

– Ладно, продолжай умничать, увидим, чего ты этим добьешься.

Я почти дошла до дверей, когда он сказал:

– Не война, ma petite, но осада, и этот несчастный солдат чувствует себя таким покинутым и одиноким.

Я остановилась и развернулась лицом к нему. Он все еще сидел на столе, пытаясь выглядеть безобидно. О нем можно было сказать многое: он был красив, соблазнителен, умен, жесток, но никак не безобиден, ни для тела, ни для души, ни для разума.

– Увидимся завтра вечером. Выбери ресторан.

Я была его человеком-слугой и он мог чувствовать вкус пищи, которую я ем. Впервые за несколько столетий он, наконец, мог снова ощутить вкус еды. Это была незначительная сила, побочный эффект меток, но он обожал ее, а я обожала смотреть, как он наслаждается первым бифштексом за четыреста лет.

– Я зарезервирую столик, – произнес он невыразительным голосом, как будто боялся, что я передумаю.

Я смотрела на него, сидящего на столе, в атласе и коже и мне не хотелось менять мое решение. Я хотела сидеть за обеденным столом напротив него. Я хотела отвезти его домой и узнать, какого сегодня цвета простыни на его постели.

Дело было не просто в сексе; мне хотелось, чтобы меня кто-то обнял. Мне нужно было безопасное убежище, место, где я могу быть самой собой. Вне зависимости от того, нравится мне это или нет, в объятиях Жан-Клода я могла не притворяться. Я могла позвонить Ричарду, и он был бы рад меня слышать, и накал страстей был бы не меньше, но у нас с Ричардом было кардинальное расхождение во взглядах по глобальным вопросам, не имеющим ничего общего с тем, что он – вервольф. Ричард хотел быть хорошим человеком, и считал, что для хорошего человека я слишком легко убиваю. Жан-Клод показал мне, что такое крайняя степень практичности, это помогло мне остаться в живых и сохранить жизни другим. Но мысль, что объятия Жан-Клода могут служить для меня убежищем, была очень отрезвляющей. Почти угнетающей.

Он соскользнул со стола плавным, грациозным движением, как будто на ниточках, и направился ко мне, двигаясь, как гигантский кот. От одного его вида у меня перехватило дыхание. Взявшись за полы моего пальто, он притянул меня к себе и обнял.

– Я не слишком злоупотреблю нашим перемирием, если скажу, что до рассвета еще много времени?

Мой голос прозвучал хрипло:

– Мне нужно отвезти его в участок и разобраться с репортерами. На это уйдет несколько часов.

– В это время года рассвет наступает очень поздно, – прошептал он нежно, наклонившись к моим губам.

Мы поцеловались, и я отстранилась, чтобы прошептать:

– Постараюсь вернуться до рассвета.

До Рождества оставалось 4 дня, а до рассвета оставался час, когда я постучала в дверь спальни Жан-Клода под Цирком Проклятых.

Я услышала, как он произнес:

– Входи, ma petite.

Час. Не слишком много времени, но и за час можно многое успеть. По дороге я заехала в продуктовый магазин и купила банку шоколадной глазури. Он мог чувствовать вкус шоколада, пока я ела, а если учесть, что в это время шоколад был на нем, то… Шелковые простыни на его кровати были белыми, и мы хохотали, пока я вымазывала его шоколадом, оставляя пятна на простынях. Но когда я покрыла густым, сладким шоколадом все, что я хотела, смех иссяк, зато начали раздаваться совсем другие звуки, звуки, которые я ценила не меньше, чем его смех. Рассвет застал нас до того, как мы смогли принять ванну и отмыться от липкой сладости. Я оставила его в ворохе вымазанных в шоколаде, белых, шелковых простыней. Его тело было теплым на ощупь, но сердце больше не билось. Рассвет нашел его и отнял его жизнь; таким он останется на несколько часов, затем он проснется и снова будет «жив». Он, и правда, был трупом. Я знала это. Но его кожа была самой сладкой на свете, в шоколаде или без него. Он был недвижим, мертв – ни пульса, ни дыхания... Это должно было иметь для меня значение, и имело. Думаю, осада, как он ее назвал, давно бы завершилась успехом, если бы он был жив. А может, и нет. Вампир составлял слишком большую часть Жан-Клода, чтобы я могла их разделить. Да, это имело для меня значение. Но я еще раз поцеловала его в лоб шоколадными губами и поехала домой. Сегодня нам предстояло свидание и, все еще ощущая прикосновение его тела, я с трудом могла дождаться вечера.