А теперь как гремит оно, Пестеля славное имя?

Даже слушать позор. В этом имени — бунт и крамола.

Потрясенье основ, пугачевщина в имени этом.

Старый Пестель вздыхает: он тоже, конечно, был молод,

Но умел уважать и законы страны, и запреты.

Сыновья, сыновья, вам доверена правда отцова,

Отчего ж, сыновья, от нее отвернули лицо вы?

Вам идти б в генералы, в сенаторы, даже в министры, —

Отчего же уходите вы, сыновья, в декабристы?

Где-то стынет Сибирь, неоглядные дали и шири,

Вечный мрак рудников и железа колодного скрежет.

Павел Пестель, сынок, не дошел до отцовой Сибири, —

Он в начале пути в Петропавловских стенах повешен.

Не дошел до Сибири и сверстник его, Грибоедов.

А ведь шел он — в Сибирь, хоть об этом, бедняга, не ведал.

Сколько их, недошедших, сегодня покоится в мире!

Жизнь, увы, коротка, и не каждый дойдет до Сибири.

Жизнь, увы, коротка. И с нее ты за это не взыщешь,

Не обяжешь ее, не прикажешь ей сделаться длинной.

Сорок лет, как скончался крамольный писатель Радищев,

И по смерти своей отобравший у Пестеля сына.

Страшно мстят мертвецы, и не знают они милосердья.

Как они, мертвецы, ухитряются жить после смерти?

Время мертвых прошло. Им сегодня никто не позволит

Восставать из гробов и живым диктовать свою волю.

А ушедшие годы бредут и бредут по этапу,

Никому не потребные, всеми забытые годы.

Генерала-отца называли сибирским сатрапом,

А родной его сын погибает в борьбе за свободу.

Имена, имена… Вы рождаетесь мертвыми в мире,

В вас вдыхается жизнь нашей мукой и нашей Сибирью.

Нашей каторжной правдой и пролитой кровью, и потом,

Нашей смертною жизнью и нашей бессмертной работой.

Тихо падает снег, тихо жизнь уходящая стынет,

Одряхлевшая мысль все трудней облекается в слово.

И гремит над Россией казненного Пестеля имя

И никто не помянет бесславное имя живого…