клинописное имя его, — жил древнейший старик истлевший, заживо в ветхости своей.
Звали его Дарий Гуштасп Ходжа Зульфикар Филадельф Армагеддон Артаксеркс.
Да!.. И как он носил имя такое?..
Не знаю... не знаю... не знаю...
Но!
Когда его спрашивали, почему у него такое царское древнее имя, он говорил, что он знал этих царей, и они знали его...
А потом вечно и сладко щурясь улыбаясь рассказывал он жителям кишлака, что знает в дальних горах тайную каменную осыпчивую опасную даже для горных архаров и козлов нахчиров и барсов стелющихся снежных тропу тропу ведущую из Земного тленного мира в вечное Царствие Небесное...
В райские неоглядные сады со вечноцветущим древом "тальх" и источником Сельсебелем...
В сады, о которых в Святой Книге сказано, что они превышают в тысячи раз земли человеков дышащих...
И старик всё время щедро звал жителей в горы, чтобы показать им Ту Тайную Тропу...
Но кто? на земле? в суете? не забыл о Царствии Небесном?..
И никто не верил старику, который так обветшал в старости, что забыл своё царское имя, как и все жители забыли названье своего клинописного кишлака...
Айя!.. Айяххх!!.. Айххх!..
Потом старик умер но никто не мог найти его умершего тела...
Жители обыскали все горы дальные и близкие, и все пропасти, и заливы бешеных рек, но не нашли тела его.
Какой-то пастух, запылённый локаец, сказал, что издалека видел, как блаженный радостный поющий старец брёл куда-то улыбчивый в дальних горах.
Пастуху даже показалось что старец не шёл а летел радостно над землёй — хотя и низко, но летел... по ветру...
Тогда жители кишлака содрогнулись и поняли что старик ещё заживо ушёл улетел по тропе земной, которую хотел показать им...
Но они, слепцы, не верили ему, и остались тлеть на земле, и на кладбищах...
Дервиш сказал:
— Господь посылает каждому из нас Вестников Небесного Царства, но не все мы узнаем их... (обратно)
ТРЕТИЙ РИМ
мы пьём и сочиняем что придётся,
себе рискуя грубо навредить.
как с собственной бездарностью бороться?
как собственную тупость победить?
как выбраться вообще из этой жопы?
хотя стоит пока что Третий Рим.
и мы здесь, на отшибе у Европы,
живём, дурим, корячимся, творим.
***
я становлюсь работником
каких-то странных инстанций,
каких-то тайных структур
и неявных образований…
не до конца понимаю,
что нужно делать,
но с должностными обязанностями
в целом, по-видимому, справляюсь,
ибо претензий ко мне не предъявляет никто.
конспирология, блин.
СЛУХ
говорят,
лес наступает на те поля,
что заросли травой
и не возделываются.
лес наступает.
***
заторможенность лучше,
чем бойкость излишняя нрава.
или уж лучше бойкость,
чем лёгкая заторможенность?
женские ноги лучше полные, чем худые.
или уж лучше стройные ноги,
чем ноги-колонны?
главное, чтоб не кривые.
главное, чтобы внутри человека
был стержень,
а не одно дерьмо с мясом.
главное, чтобы правда,
в которую ты влипаешь,
тебя не угробила сразу,
но мучила постепенно.
все хотят жить.
***
заныло сердце ночью… человек
от боли заворочался в постели…
а днём суставы странно захрустели,
и повалил какой-то жёлтый снег.
и потерялась левая рука.
и настроенье сделалось ужасным…
как просто в нашем мире быть несчастным!
как фантастичны в небе облака…
и мысль о том, что запросто крындец
с тобой, любимым, может приключиться
в мозгах сидит… тебе пора лечиться
и словно бы расплавленный свинец
вливать в себя целебное питьё,
довольно бесполезную микстуру,
любить с надрывом пламенную дуру
и с ней же обсуждать своё житьё.
и снова распадаться на куски:
на сердце, душу, печень, ноги, руки…
буквально подыхать от этой муки.
депрессия — сильнейший вид тоски.
зато и счастье тоже нам вредит.
сквозь слёзы мы влачимся тут веками.
не выбить никакими молотками
того, что от рожденья в нас сидит.
АЗИЯ ВНУТРИ
какие-то монголы по Арбату
туда-сюда гуляют не спеша.
им, видно, это нравится, монголам,
собою Третий Рим заполонить.
пока аборигены пребывают
в прострации, ждут осени, молчат,
довольно многочисленное племя
туристов мягко бродит по Москве.
сейчас туристов, в будущем — хозяев…
проснёшься утром, глянешь в зеркала
и от зеркал со стоном отшатнёшься:
там плоский нос и узкие глаза
и ничего славянского, святого.
ты — монголоид. Азия внутри
и Азия снаружи. и рука,
привыкшая креститься, вдруг замрёт,
и в голове задвигаются мантры.
почешешь пальцем жёлтое лицо,
по-тарабарски выбранишься матом
и снова ляжешь в мятую постель:
авось тебе приснится добрый сон.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ФАШЫЗМ
гляжу вокруг: одни фашысты.
куда ни плюнь — везде фашысты.
а вдруг и сам я небезгрешен?
а вдруг палач? а вдруг фашыст?
ПАМЯТНИК
кто знает, графоман, не графоман…
танк на ходу, крепка на нём броня.
в сравненьи с тем, что я пишу стихи,
всё остальное — мусор и фигня.
всё остальное — битвы муравьёв,
роенье падких на съестное ос,
инстинкты рыб, мычание зверей,
сгоревший спирт, распавшийся колхоз.
всё остальное — мелочь, дребедень
в сравненьи с тем, что я здесь натворил.
пусть обо мне прокатится молва
от, скажем, Кёнигсберга до Курил.
но и молчанье — тоже хорошо,
когда тобой не бредит вся страна.
нет памятника лучше чем
Звали его Дарий Гуштасп Ходжа Зульфикар Филадельф Армагеддон Артаксеркс.
Да!.. И как он носил имя такое?..
Не знаю... не знаю... не знаю...
Но!
Когда его спрашивали, почему у него такое царское древнее имя, он говорил, что он знал этих царей, и они знали его...
А потом вечно и сладко щурясь улыбаясь рассказывал он жителям кишлака, что знает в дальних горах тайную каменную осыпчивую опасную даже для горных архаров и козлов нахчиров и барсов стелющихся снежных тропу тропу ведущую из Земного тленного мира в вечное Царствие Небесное...
В райские неоглядные сады со вечноцветущим древом "тальх" и источником Сельсебелем...
В сады, о которых в Святой Книге сказано, что они превышают в тысячи раз земли человеков дышащих...
И старик всё время щедро звал жителей в горы, чтобы показать им Ту Тайную Тропу...
Но кто? на земле? в суете? не забыл о Царствии Небесном?..
И никто не верил старику, который так обветшал в старости, что забыл своё царское имя, как и все жители забыли названье своего клинописного кишлака...
Айя!.. Айяххх!!.. Айххх!..
Потом старик умер но никто не мог найти его умершего тела...
Жители обыскали все горы дальные и близкие, и все пропасти, и заливы бешеных рек, но не нашли тела его.
Какой-то пастух, запылённый локаец, сказал, что издалека видел, как блаженный радостный поющий старец брёл куда-то улыбчивый в дальних горах.
Пастуху даже показалось что старец не шёл а летел радостно над землёй — хотя и низко, но летел... по ветру...
Тогда жители кишлака содрогнулись и поняли что старик ещё заживо ушёл улетел по тропе земной, которую хотел показать им...
Но они, слепцы, не верили ему, и остались тлеть на земле, и на кладбищах...
Дервиш сказал:
— Господь посылает каждому из нас Вестников Небесного Царства, но не все мы узнаем их... (обратно)
Олег Бородкин УТОЧНЕНИЕ БИОГРАФИИ
ТРЕТИЙ РИМ
мы пьём и сочиняем что придётся,
себе рискуя грубо навредить.
как с собственной бездарностью бороться?
как собственную тупость победить?
как выбраться вообще из этой жопы?
хотя стоит пока что Третий Рим.
и мы здесь, на отшибе у Европы,
живём, дурим, корячимся, творим.
***
я становлюсь работником
каких-то странных инстанций,
каких-то тайных структур
и неявных образований…
не до конца понимаю,
что нужно делать,
но с должностными обязанностями
в целом, по-видимому, справляюсь,
ибо претензий ко мне не предъявляет никто.
конспирология, блин.
СЛУХ
говорят,
лес наступает на те поля,
что заросли травой
и не возделываются.
лес наступает.
***
заторможенность лучше,
чем бойкость излишняя нрава.
или уж лучше бойкость,
чем лёгкая заторможенность?
женские ноги лучше полные, чем худые.
или уж лучше стройные ноги,
чем ноги-колонны?
главное, чтоб не кривые.
главное, чтобы внутри человека
был стержень,
а не одно дерьмо с мясом.
главное, чтобы правда,
в которую ты влипаешь,
тебя не угробила сразу,
но мучила постепенно.
все хотят жить.
***
заныло сердце ночью… человек
от боли заворочался в постели…
а днём суставы странно захрустели,
и повалил какой-то жёлтый снег.
и потерялась левая рука.
и настроенье сделалось ужасным…
как просто в нашем мире быть несчастным!
как фантастичны в небе облака…
и мысль о том, что запросто крындец
с тобой, любимым, может приключиться
в мозгах сидит… тебе пора лечиться
и словно бы расплавленный свинец
вливать в себя целебное питьё,
довольно бесполезную микстуру,
любить с надрывом пламенную дуру
и с ней же обсуждать своё житьё.
и снова распадаться на куски:
на сердце, душу, печень, ноги, руки…
буквально подыхать от этой муки.
депрессия — сильнейший вид тоски.
зато и счастье тоже нам вредит.
сквозь слёзы мы влачимся тут веками.
не выбить никакими молотками
того, что от рожденья в нас сидит.
АЗИЯ ВНУТРИ
какие-то монголы по Арбату
туда-сюда гуляют не спеша.
им, видно, это нравится, монголам,
собою Третий Рим заполонить.
пока аборигены пребывают
в прострации, ждут осени, молчат,
довольно многочисленное племя
туристов мягко бродит по Москве.
сейчас туристов, в будущем — хозяев…
проснёшься утром, глянешь в зеркала
и от зеркал со стоном отшатнёшься:
там плоский нос и узкие глаза
и ничего славянского, святого.
ты — монголоид. Азия внутри
и Азия снаружи. и рука,
привыкшая креститься, вдруг замрёт,
и в голове задвигаются мантры.
почешешь пальцем жёлтое лицо,
по-тарабарски выбранишься матом
и снова ляжешь в мятую постель:
авось тебе приснится добрый сон.
ОБЫКНОВЕННЫЙ ФАШЫЗМ
гляжу вокруг: одни фашысты.
куда ни плюнь — везде фашысты.
а вдруг и сам я небезгрешен?
а вдруг палач? а вдруг фашыст?
ПАМЯТНИК
кто знает, графоман, не графоман…
танк на ходу, крепка на нём броня.
в сравненьи с тем, что я пишу стихи,
всё остальное — мусор и фигня.
всё остальное — битвы муравьёв,
роенье падких на съестное ос,
инстинкты рыб, мычание зверей,
сгоревший спирт, распавшийся колхоз.
всё остальное — мелочь, дребедень
в сравненьи с тем, что я здесь натворил.
пусть обо мне прокатится молва
от, скажем, Кёнигсберга до Курил.
но и молчанье — тоже хорошо,
когда тобой не бредит вся страна.
нет памятника лучше чем