какие именно черты этих товаров мешают планировать их производство и поставку потребителям?

Все эти кипучие споры, столь бедные на фактические аргументы, отражают лишь капитуляцию перед неизменностью текущей реальности, архитекторы которой лишь задним числом пытаются превратить эту капитуляцию в последовательную идеологию. Увы, для большей части социал-демократии в XXI веке убеждения вытекают из политики, а не политика вытекает из убеждений. И в то время как центристы и консерваторы, болеющие за рынок, уже не выступают за мир, где всё распределяется строго через рынки, эти парни всё ещё не выдвигают никаких серьёзных аргументов, объясняющих, почему их смесь рынка и планирования является наилучшей. Когда их донимают вопросами, они просто описывают нынешнее положение дел: «Ни одна экономика не является полностью плановой или полностью рыночной». Ну да, очевидно, это правда. Но опять же, это не объясняет, почему именно та конфигурация, за которую они топят, должна считаться оптимальной.

Наверно, это можно понять. Попытки воплотить планирование — усилия Советского Союза и его спутников — рухнули перед лицом массовой оппозиции, экономического застоя, превосходящего в военном отношении геополитического соперника — и руководства, которое полностью перестало верить в свою собственную систему. Другая крупная сталинистская держава, Китайская Народная Республика, отошла от государственной собственности, либерализовала свою экономику и теперь является второй сверхдержавой в мире, и остатки труЪ-коммунистов, такие как Вьетнам или Куба, плетутся в хвосте у рыночного Китая. На первый взгляд, почти очевидно, что рынок выиграл Холодную войну, а планирование проиграло.

Тем не менее, если рынок является убедительным и бесспорно оптимальным механизмом распределения товаров и услуг, то почему экономика западных стран продолжает испытывать несоответствия между тем, что производится, и тем, что требуется? Те самые несоответствия, которые не раз приводили к серьёзным рецессиям и почти катастрофическим экономическим кризисам с 1991 года? Почему мировую экономику едва удалось спасти (причём, вероятно, спасти временно) от обвального падения инвестиций в 2008 году не рыночными механизмами, а в результате (скромной) кейнсианской заливки деньгами? Что является источником экономического застоя после Великой Рецессии 2007-2009? Почему после тридцатилетнего неуклонного сокращения неравенства на Западе в послевоенный период, начиная с 1970-х годов, неравенство в развитых странах растёт, как минимум, последние сорок лет, вызывая взрывы народного гнева, наряду с жёсткой ультраправой реакцией, в одной стране за другой? Почему наша инфраструктура рассыпается, а инновации останавливаются? Почему рынок не может решить, пожалуй, самую большую проблему современности — устойчивость микробов к антибиотикам? Эта ситуация может ввергнуть медицину в викторианскую эпоху, и рынок не может её переломить — тогда как усилия государственного сектора, скорее всего, смогли бы. И почему рынок, оставленный на усмотрение своих собственных механизмов, не может справиться с цивилизационным вызовом изменения климата?

Таким образом, вопрос рынка и планирования сегодня представляется как никогда нерешённым.

В первые десятилетия прошлого века вопрос о том, является ли рынок или планирование оптимальным механизмом распределения товаров и услуг, считался вопросом без ответа. В 1920-х и 1930-х годах левые экономисты под влиянием марксизма вели активную дискуссию с правыми экономистами неоклассической австрийской школы — эта дискуссия впоследствии станет известна как «проблема экономического расчёта» или «дискуссия о социалистических расчётах» — по вопросу о том, осуществимо ли вообще масштабное экономическое планирование. В то время неоклассики не спорили с позиции идеологической гегемонии — в конце концов, лишь недавно был создан Советский Союз, да и всё военное строительство как союзников, так и Центральных Держав стали обширным полем для деятельности в области централизованного планирования. В 1930-е годы большевики быстро вытащили старую феодальную Россию в электрифицированную промышленную современность, в то время как лишь немногие за пределами этой страны знали о масштабах сталинских преступлений. А значит, экономисты, критикующие планирование, должны были противостоять исключительно существенным доказательствам в пользу пресловутого планирования. В результате по обе стороны «железного занавеса» очень серьёзно восприняли идею планирования, и австрийцам пришлось упорно трудиться, чтобы доказать свою точку зрения — и хотя бы попытаться показать, почему экономическое планирование было невозможным…

«Расчётную дискуссию» начал венский математик, философ-позитивист и политэконом Отто Нейрат, написав серию статей, о своём опыте работы в должности главы Департамента Военной Экономики в военном министерстве Германской Империи. Будучи разносторонним эрудитом, он изучал математику, физику, философию и историю. А его докторская степень была получена за работу в области истории экономики, освещавшую, в частности, неденежную экономику Древнего Египта. Исследование балканских войн 1912—13 годов привело его к выводу, что военная экономика является «экономикой в натуральных показателях», или, как он её назвал, «естественной экономикой». Естественными экономическими системами являются те страны, в которых деньги и рынки не играют никакой роли в распределении товаров; не существует общей единицы расчёта, цены, а бухгалтерский учет проводится с точки зрения полезности услуги или товара, описываемой в зависимости от его физических свойств. Нейрат также был впечатлён тем, как широко его министерство использовало планирования во время Империалистической войны.

В 1918 году социалистическая Ноябрьская революция сумела свергнуть монархию в Германии — и Нейрат с товарищами разрабатывает план социализации экономики Саксонии. Нейрат считал, что революционный подъём даст им шанс применить свои идеи на практике. Он выступал с речами о своих концепциях на массовых собраниях шахтеров на юге немецкой провинции. С теми самыми речами, которые его друг (и будущий коллега) Вольфганг Шуманн описывал как триумфальные шествия. В то время многие левые политические группировки боролись за власть по всей Европе, но лишь немногие, включая большевиков в России, разработали хоть какие-то конкретные схемы построения социалистического общества, выходящие за рамки лозунгов и призывов к свержению начальства и свободному объединению трудящихся. Теперь, когда