почище твоего…

Но в этот миг рот у Стракоша растянулся в улыбку, уголки губ взлетели вверх, и Стракош весь затрясся от смеха…

И Румик понял, что опять он попался на удочку, что Ирка снова выставил его на потеху. Румик побагровел как рак, кулаки у него невольно сжались, и кто знает, что случилось бы дальше, если бы в этот момент не подбежали отставшие ребята.

Впереди мчался, опустив голову, Зикмунд, мрачный и насупленный. За ним почти затылок в затылок бежал Карлик, выставив подбородок, словно наконечник копья. Сейчас он весь сжался, стараясь догнать, перегнать, выиграть, победить!

— Ура! — Тяжело переводя дух, Зика остановился и яростно затопал ногами, словно стараясь дать выход набранной скорости.

— Ура победителю! — хлопнул его по плечу Аква.

— Как это так?! — вскинулся Карлик. Он тоже остановился, и его быстрые глаза впились в Акву: — Выиграл, конечно, я. Вначале я вырвался на целых два шага вперед, а сейчас отстал всего на кончик носа!

— Все равно, — замотал стриженой головой Аква. — Кто раньше порвал ленточку, тот и победитель.

— Ах, так!.. — возмутился Карлик. — Ну, подожди…

Но тут Аква ринулся к лодочной станции, а за ним последовали и все остальные. Только Румик топтался возле взбешенного Карлика, в чем-то горячо убеждал его, размахивая руками. Потом и они направились к станции.

По мере того как они все дальше и дальше удалялись от шума трамваев и машин и приближались к Влтаве, их охватывала тишина. Казалось, они попали в совсем иной мир, где царит только река, ее волны, шум ее течения, тихий и в то же время такой могучий, что он сразу заглушал все посторонние звуки.

Ребята смолкли. Так молча они поднялись на крутой склон и остановились около деревянной лодочной станции.

Перед ними расстилался луг, а на нем, как огромные великаны, стояли тополя, словно застывшие в вечном покое. Кое-где выжженная солнцем трава побурела и приняла коричневый, табачный оттенок. Но там, куда падала тень от тополей, она сверкала свежей зеленью, усеянной маргаритками. Точно кто-то подсахарил траву.

Но ребят не занимали ни трава, ни тополя — они не сводили глаз с реки, где были видны раскачивающиеся под ударом прибоя две великолепные лодки.

Честно говоря, они были не так уж великолепны — всего две пестрые некрашеные плоскодонки, — и покачивались они не от морского прибоя — просто к берегу пристала моторка. Но ребят это нисколько не огорчало. Это ведь были их собственные лодки, и, конечно, лучше их на свете не найти. И не все ли равно, что их покачивает: волны от морского прибоя или от простой моторки? Главное — лодки двигались, качались на волне, готовы были стремительно мчаться в невиданную даль, которая таит в себе чудесные приключения…

Такими мыслями были полны все эти юные головы, хотя никто из ребят не произнес ни слова. В эту минуту они действительно составляли одно целое, одно тело и одну душу — шмыгающий носом Эмиль и важный Стракош в своем маленьком берете, степенный Аква и самолюбивый Карлик, озабоченный Румик, у которого снова прядь волос свесилась на лоб, и хмурый Зика.

Они стояли, любуясь рекой и лодками, и еще долго не двинулись бы с места, если бы… если бы в тени тополей кто-то не махнул им рукой.

Там сидели двое ребят, и один из них без всякого сомнения был Франта-Мышка.

Франта сидел почти неподвижно, только равномерно покачивал головой. Его светлые, соломенного цвета волосы золотистым пятном выделялись на яркой зелени травы, и ребята догадались, что он сосредоточенно обдумывает название для лодки, потому что Франта делал все старательно и тихо, как мышка.

Вторым, кто сидел в тени тополя, оказался Патичка. Это он махал рукой ребятам. Они сразу узнали его по размашистым движениям и отдали бы голову на отсечение, что ему осточертело сидеть возле Франты. Наверняка Франта только делает вид, будто что-то соображает, а у самого в голове уже бродят озорные мысли, а вовсе не название лодки. Но ребята на него не сердились, потому что это был… ну просто Патичка…

Ребята понимающе переглянулись и двинулись к причалу, прямо к своему «клубу».

«Клуб» нельзя было назвать ни просторным, ни светлым, но это тоже была их собственность, как и те несколько деревянных шкафчиков, перешедших к ним по наследству от старых владельцев, после того как в настоящем клубе купили новые, металлические. Но и эти старые шкафчики были совсем не плохи, во всяком случае, кроме двух-трех, почти не поломаны, да к тому же затейливо разрисованы. Это уж постарался Патичка, которому пришло в голову обозначить каждый шкафчик не именем его хозяина, а его личным знаком, который он, Патичка, тут же придумал и нарисовал. Со шкафом Румика долго думать не пришлось: Патичка нарисовал на нем физиономию с вытаращенным одним глазом и прядью на втором; на шкафчике Эмиля он нарисовал голову с большими торчащими ушами; Стракоша изобразил в виде яйца с беретом на макушке — правда, физиономия чуть-чуть смахивала на желудь, но все поняли, кого имел в виду художник; Карлику с его слабостью к капитанским чинам он нарисовал якорь, подобный тем, какие красуются на морских фуражках; для Аквы придумал лягушку, ученую лягушку, квакающую по-латыни, но, так как Аква считался тоже капитаном, для точности Патичка пометил лягушку якорем. Франте-Мышке, естественно, пришлось довольствоваться силуэтом мыши. Лишь с Зикмундом дело не ладилось: эту мрачную личность с пышной шевелюрой нарисовать никак не удавалось. А придумать какой-нибудь знак для такого удивительного имени, как Зикмунд, Зика, было нелегко. Но тут Патичку осенило: на храме святого Вита висит огромный колокол, прозванный Зикмундом, и он решительно изобразил на шкафчике Зики колокол, а для полной ясности пририсовал еще большое «3».

Себе он нарисовал лыжи — ведь он был страстным лыжником, и даже своим прозвищем «Патичка»^[2] был обязан замечательному умению спускаться с гор особым способом, который люди посвященные называют «пяточка». Но об этом пойдет речь дальше.

Итак, ребята обзавелись собственными шкафчиками, красивыми, удобными и даже с петельками. Однако, не довольствуясь этим, Румик, который сразу же вообразил себя пиратом, притащил откуда-то огромный ржавый замок для будущего сундука с кладом. Впрочем, вскоре он же первым из всех перестал пользоваться своим шкафчиком. Да и что в него прятать? Прибежишь сюда в трусиках и майке, сбросишь одежду на скамейку — и готов. Да почти все делали так же. Свои вещи упорно продолжали прятать только Эмиль и Франта-Мышка, хотя им достались шкафчики без петель.