Давид Гроссман Львиный мед Повесть о Самсоне

Мифы — это универсальные и вневременные истории, отражающие и формирующие нашу жизнь.

Они повествуют о наших желаниях, о наших страхах и мечтах; сюжеты их напоминают нам о том, что значит быть человеком. В серии «Мифы» собраны произведения ряда выдающихся писателей, пересказывающих древние мифы на современный лад. Среди авторов серии — Карей Армстронг, Чинуа Ачебе, Антония С. Байет, Давид Гроссман, Виктор Пелевин, Донна Тарт, Су Тун, Джанет Уинтерсон, Маргарет Этвуд, Али Смит, Милтон Хатум, Нацуо Кирино, Салли Викерс, Дубравка Угрешич и др.

Есть в притче о Самсоне один миг, когда, задремав, он спит на коленях у Далилы, — и миг этот будто вобрал в себя всю прожитую им жизнь. В то мгновение Самсон словно вернулся в свое детство, почти младенчество, сбросив бремя разбоев, безумия и страстей, разрушивших его жизнь и обративших ее в руины. Приговор уже вынесен, Далила взялась за ножницы и бритву, а филистимляне за стеной празднуют победу. Еще минута — и ему выколют глаза и вся его сила исчезнет. Еще минута — и его бросят в темницу и дни жизни его будут сочтены. И вот тут-то, быть может, впервые в жизни, на него нисходит покой: в миг жестокой измены — измены, о которой он почти наверняка догадывается, — Самсон обретает наконец полное отдохновение — и от себя самого, и от бурь своей драматической жизни.

В те времена, в конце XII — начале XI века до н. э., еще не было на земле Израиля ни царя, ни верховного правителя. Соседние народы, мидианиты, ханаанеяне, моавитяне, аммонитяне и филистимляне, пользуясь слабостью израильтян, устраивали на них набеги, учиняли грабежи и захваты. Время от времени среди народа Израиля появлялся человек, способный поднять за собою племя или даже несколько племен и дать врагу отпор. Если он побеждал, то начинал править и судить и получал звание шофета — судьи. Судьями были Гедеон и Иеффай, Аод, сын Геры, Самегар, сын Анафа, и Девора, жена Лапидофа.

Так носила судьба сынов Израилевых от беды к спасению и от спасения к беде — по неизменно замкнутому кругу. Эти круги бытия совпадали с периодами грехопадений и возвращений к вере: снова и снова израильтяне предавались чужим богам и Господь карал отступников руками соседних народов. Страдая, отступники взывали к Господу, и Он выдвигал из их среды человека для спасения народа.

И были в этом кипящем котле мужчина и жена его из колена Данова. Жили они в Цоре, на земле Шефелы, принадлежавшей колену Иуды, — в районе, население которого отличалось особой жестокостью, ибо в те времена здесь проходила граница между владениями Израиля и филистимлян. Для израильтян Шефела была первой линией обороны от филистимлян, а для филистимлян — первой ступенью на пути к завоеванию Иудейских гор.

Имя мужчины было Маной, имя жены его осталось неизвестным. Сказано о ней лишь, что она была «неплодна и не рождала», и этого довольно, чтобы понять: не только тяготы пограничного житья выпали им на долю, но и в супружеской их жизни было немало горестей и печалей.

Однако тот, кто хоть немного знаком с сюжетами Ветхого Завета, знает, что бесплодие женщины — почти верная гарантия того, что ей предстоит родить личность поистине судьбоносную. Так случилось и в этот раз. Когда женщина была одна и мужа при ней не было, предстал перед нею Ангел Господень и сказал ей: «Вот, ты неплодна и не рождаешь; но зачнешь и родишь сына». И тут же объявил ей указания и предостережения: «…итак, берегись, не пей вина и хмельного, и не ешь ничего нечистого; ибо вот, ты зачнешь и родишь сына, и бритва не коснется головы его, потому что от самого чрева этот младенец будет назорей^[1] Божий, и он начнет спасать Израиля от руки Филистимлян».

Женщина спешит к мужу. «Человек Божий приходил ко мне», — говорит она, и читатель вправе насторожиться: женщина употребляет не тот глагол, которым, повествуя об этой встрече, воспользовался в Ветхом Завете рассказчик («И явился Ангел Господень женщине»), а оборот «приходил ко мне». Это оборот двусмысленный: при помощи его в Ветхом Завете не раз описывается совокупление.

Вероятно, и муж насторожился, но жена тотчас продолжает свой рассказ о чужаке: «…которого вид, как вид Ангела Божьего, весьма почтенный; я не спросила, откуда он, и он не сказал мне имени своего». В словах ее будто мелькает легкая тень самооправдания: так величав был облик пришедшего, что она не осмелилась полюбопытствовать, откуда он пришел, и даже имени его не спросила. Как ее муж, Маной, реагирует на новость? Что таит в себе его молчание? Возможно, он изумлен, но пытается собраться с мыслями; она же, не дожидаясь вопросов, торопится передать мужу все услышанное: «Он сказал мне: "вот ты зачнешь и родишь сына; итак, не пей вина и хмельного и не ешь ничего нечистого, ибо младенец от самого чрева до смерти своей будет назорей Божий"». И умолкает, выплеснув на Маноя потрясение от встречи с ангелом и невероятной вести.

Рассказчик не повествует нам ни о буре, которая могла разыграться между Маноем и его женой, ни о радости и нежности, что могла вспыхнуть во взглядах супругов. И ничего удивительного в том нет, ибо Ветхий Завет скуп на описания чувств, — это прежде всего история деяний и свершений. Поэтому читателю предстоит труд угадывания — труд увлекательный, но и чреватый опасностями, идущими от игры воображения. Но я все же рискну и на последующих страницах сделаю то, что уже до меня проделывали многие поколения читателей библейского текста, исходя из своих верований, убеждений своего времени и веления собственных сердец. В каждое слово и в каждую строчку они вкладывали свой смысл и свои предположения (а порою и заблуждения и упования.^[2]

Итак, попытаемся представить себе встречу этой пары: жена рассказывает — муж слушает, она все говорит и говорит, а в ответ — глухое молчание. Говорит ли она, глядя Маною прямо в глаза, или потупилась перед мужем? И отчего молчит Маной? То ли от возбуждения и радости, то ли от гнева на жену — ему-то ангел не явился, да и как посмела она завести беседу с чужим мужчиной? Даже если верна лишь малая часть из описанного, нет сомнения, что весть потрясла обоих до самых основ души. Пришествие ангела положило предел длительному бесплодию жены Маноя, и чудесная беременность уже по-новому осветила их совместную жизнь.

Нас же, подглядевших эту напряженную семейную сцену, она так взволновала, что мы чуть не упустили из виду, как отличается рассказ жены мужу от того, что ей сказал ангел. Отсутствуют две главные детали: женщина не упоминает, что бритва и