десятком отдельно идти, на устье Рановы-реки, больше посылать туда старшим некого, единственный Андрейка — сын боярский на заставе, остальные — простолюдины. Отдельно с ним поговорить надобно…

Отпустив других сторожей, воевода подозвал Андрея, наказал строго:

— Запомни, что приказано! Ни сабель обнаженных, ни стрел пущенных чтоб у тебя в десятке не было — одни глаза, да уши, да кони гонецкие! По вестям твоя служба измеряться будет, не по битым татаринам!

Андрей послушно склонил голову:

— Все исполню, воевода…

— Ну, с богом!

Прыснули ватаги конных от пригорка, на котором стоял воевода Родион. Андрей с десятком — на рассветную сторону, стремянный Федор, тоже с десятком, — на закатную, остальные сторожа — россыпью — к реке Проне, к назначенным местам. Была у Родиона крепкая застава — и будто нет ее, растворилась в полях, в оврагах, в перелесках. И сам Родион вроде не воевода уже, а простой десятник, и не весь берег под его приглядом, а только кусочек берега, верст на двадцать. Каждый сторож теперь сам себе голова. Что в ту голову воевода успел вложить, то и есть, больше не прибавишь. О своем малом береге теперь думай, воевода. Остальное не в твоей власти…

Дикое Поле дышало суховеями, как дальними степными пожарами. Трава выгорела до бурого цвета, шуршала под копытами коней. Эх, край земли Рязанской, облака взбитые, дни как пекло, ветры горькие, полынные!

Август — птиц отлет: иволги стаями к югу тянутся, а под ними стрижи стригут, будто стрелы татарские, — пронзительно…

Андрей своих людей берег, велел шишаки и кольчуги пока во вьюки увязать, налегке ехать. До устья Рановы не близко, а успеть надо первыми. Ордынцы — то ли далеко, то ли рядом, кто скажет? Не приходят больше путники из Дикого Поля, словно его кто частоколом отгородил. На себя одна надежда. Недоглядишь — погибнешь…

Вот и устье Рановы по ту сторону реки Прони видать, назначенное место. Берега высокие, течение тихое, воды по жаркому времени немного. Прозрачна пронская вода, как стекло, брод нащупывать не надо — виден с берега, как мост желтый, песчаный. Плохо это, ох как плохо!

В лесу над бродом велел Андрей шалаши ладить, стан разбивать. Здесь ордынцев ожидать надо, здесь. Лето к концу клонится, самое подходящее время для ордынцев. Ордынцы всегда к осени норовят налететь. Мужик рожь соберет, сено в стога уложит, скотина на травных лугах мясо нагуляет — вот тут-то и наскочит татарин, и все именье заберет. И самого мужика заберет, и жену его, и ребятишек. Полонянники в Орде ценятся, особенно в последние годы. Дороги стали полонянники, князь великий Дмитрий Иванович рубежи обороняет, труднее стало ордынцам в русские земли приходить, опаснее. Но еще пробуют ходить, вороги…

Первые ордынские разъезды появились у Прони на самом исходе августа. Всадники в полосатых халатах и бурых войлочных кафтанах, с луками за спиной, бойко поскакивали на маленьких лохматых лошадках, подъезжали к самой воде, а иные и стрелы пускали через реку, в кусты ивняка, — вдруг кто откликнется, выдаст себя?

Андрей приказал своим людям сидеть тихо, только гонца первого послал, сказать на Москве, что ордынцы-де в малой силе у реки Прони, броды и перелазы вынюхивают, а большого коша пока нет.

И тогда Андрей своей заставы не выдал, когда ордынцы, осмелев, через реку перебрели, погнали по рязанской дороге сотней конных. Велел только людям поглубже в лес уйти да по сторонам посматривать усторожливо. Сам возле берега на дуб забрался.

Листва у дуба осенней желтизной тронута, но еще густая, так что сидеть можно было безопасно. А под дубом, в большой промоине, конь Андрея, и запасных еще два, и коновод верный — Сенька Мылец, старый московский знакомец. Ничем Сенька самому Андрею не уступит: ни смекалкой, ни ловкостью, ни воинским уменьем. Будь Сенька не крестьянский сын, а из детей боярских, то, может быть, он бы сам на дубе сидел, а Андрей его коней стерег, кто знает? Но Сеньке обижаться грех. Чей кто сын — это от бога. Андрей же Сеньку любит…

Минул Семенов день.^[4] Примета есть, что в тот день ужи на берег выходят, ползут по лугам на три версты.

Выходили ли ужи в этот год из реки, Андрей не видел. Не до ужей было. За ордынцами успевай доглядывай, все больше и больше их копилось. Сотнями перебирались через реку, юрты на нашем берегу ставили, костры палили — будто на кочевье у себя, в Диком Поле.

Еще одного гонца послал Андрей, а с гонцом такие слова: «Множают татары у Прони, а коша нет!»

То ли третье, то ли пятое было число месяца сентября — Андрей со счета сбился, но поутру в тот день будто черная туча поднялась на полях за Проней, покатилась к нашей стороне. Задрожала земля под десятками тысяч копыт, спряталось солнце в пыльном мареве — и потемнело окрест. Главный кош Бегича приближался к реке Проне.

Третий гонец, нахлестывая коня, поскакал к московской стороне.

А следом четвертый гонец повез уже прямую весть: «Татары возятся Проню!»

Пришло время снимать заставу. Андрей повел свое ополовиненное воинство в обход, через леса, чтобы выйти впереди ордынского коша, снова послать вести о нем и опять успеть обходными путями забежать наперед. В том он видел теперь свою службу.

Добежали ли гонцы благополучно до Москвы, Андрей не знал, как не знал и того, что не только его застава посылала вести и что великий князь Дмитрий Иванович, уже переправившийся с полками через Оку, точно рассчитал движение Бегича и назначил место битвы — на рязанской реке Воже.

Русские полки пришли к Воже раньше ордынцев.

Передовые сотни Бегича с визгом, воем, устрашающими криками кинулись к реке. Взметнулись черные татарские стрелы, зачиркали на излете по шишакам и кольчугам русских ратников. В ответ ударили тяжелые русские самострелы. Ордынская конница откатилась от берега.

Медленно подтягивался к Воже ордынский кош: конные тысячи, обозы, крытые повозки, табуны запасных коней и стада верблюдов с тяжестями. Грибами-поганками вырастали на татарском берегу войлочные юрты. Запоздалыми луговыми цветами вспыхивал яркий шелк на шатрах темников и мурз. Тысячи костров окутали дымом и берег, и реку.

Грозным было зрелище несметного ордынского стана, и Бегич надеялся, что руссы сами побегут в леса. Но дни проходили, а руссы все еще стояли на берегу Вожи, не отступая, но и не нападая. Бегич терялся в догадках. Может, князь Дмитрий не хочет боя и удовлетворится, вынудив Орду просто отойти в поле? Такую возможность следует обдумать. Отойти, а затем, когда руссы возвратятся в свои деревянные города и распустят войско по селениям, неожиданно ворваться