жениться, уговорил бежать с ним и в конце концов не сдержал слова. Старая история. Девушка ему наскучила, да к тому же повесе хотелось добиться положения в обществе. Он женился на девице из семейства Коллопи и взял за ней неслыханное приданое — двадцать четыре коровы, семьдесят овец, сто двадцать коз.

Женился он на этой Мэри Коллопи и зажил богаче прежнего. А Эллен Коулмен умерла от разбитого сердца. Но богатый хозяин и бровью не повел.

Он хотел детей, но они никак не рождались. Это был единственный крест, который ему выпало нести, ибо в остальном дела его шли лучше некуда.

Однажды ночью возвращался он с ярмарки в Ненахе. На полпути извилистая дорога пересекает неглубокий ручеек — говорят, не так давно через него перекинули мост. Летом русло нередко пересыхает, и тогда по нему можно ездить, как по дороге. Ручей этот течет мимо старой фермы в Драмганниоле, и в жаркие дни хозяева часто добирались до дома напрямик, по пересохшему дну, сокращая путь. Коннор Донован по привычке направил лошадь в каменистое русло, ярко освещенное луной. Поравнявшись с двумя ясенями у ограды фермы, он повернул на заливное поле, намереваясь проехать через проем в ограде на другом конце, под старым дубом. Оттуда было рукой подать до его дома.

Приближаясь к прогалине, всадник сбавил шаг: ему почудилось, что впереди, то скользя над землей, то мягко подскакивая, движется что-то белое. Предмет этот был, по его словам, не больше шляпы, но ему так и не удалось разглядеть, что же это такое. Белое пятнышко прокатилось вдоль живой изгороди и исчезло за прогалиной.

Возле прогалины лошадь встала, как вкопанная. Ни хлыстом, ни уговорами не сумел он сдвинуть ее с места. Кон Донован спешился, чтобы провести коня за изгородь, но тот мотал головой, фыркал и в конце концов затрясся крупной дрожью. Дед снова сел верхом. Но лошадь продолжала упрямиться. Ночь стояла лунная, до дому рукой подать, и дед никак не мог понять, чего испугалось животное. Потеряв остатки терпения, он принялся чертыхаться и изо всех сил хлестать несчастную скотину кнутом.

Внезапно лошадь рванулась вперед. Пролетая под широкой дубовой веткой, Кон Донован заметил на пригорке женскую фигуру. Протянув руку, женщина хлопнула его по плечу. Удар этот отбросил его на шею лошади, которая, обезумев, пустилась диким галопом и, в считанные секунды добравшись до дома, остановилась, дрожа всем телом и обливаясь потом.

Донован вошел в усадьбу ни жив ни мертв. Рассказал о случившемся жене, умолчав, полагаю, кое о чем. Жена не знала, что и думать. Но ей и в голову не пришло, что все обернется так плохо. Бедняга был очень плох, сказался больным и велел немедленно послать за священником. Когда несчастного уложили в постель, на плече у него, там, куда пришелся удар призрачной руки, все увидели отчетливые следы пяти пальцев. Этот отпечаток, похожий цветом на тело человека, пораженного молнией, мой двоюродный дед унес с собой в могилу.

Немного оправившись, Кон Донован поведал собравшимся о том, что с ним случилось. Говорил он запинаясь, как человек, лежащий на смертном одре, человек с отягощенным сердцем и нечистой совестью. Он повторил свой рассказ слово в слово, но клялся, что не разглядел лица женщины у калитки, а если разглядел, то не узнал. Никто ему не поверил. Священнику Донован открыл больше, чем другим. Ясно было, что его гложет какая-то жгучая тайна. И что проку было скрывать ее от соседей — все прекрасно понимали, что несчастному встретилась покойная Эллен Коулмен.

С того дня мой двоюродный дед не поднял головы. Ходил молча, как в воду опущенный. Случилось это в начале лета, а осенью, не успели опасть листья с деревьев, как он скончался.

Справили поминки, щедрые, как и подобает «крепкому» крестьянину. По некоторым причинам ход церемонии немного отличался от заведенного распорядка.

Обычно тело покойного укладывают в самой большой комнате дома, как ее здесь называют, столовой. На поминках Кона Донована, как я уже сказал, было решено поступить по-другому. Покойного поместили в небольшую спальню, сообщающуюся со столовой. Двери ее накануне поминок были распахнуты настежь. Вокруг кровати горели свечи, на столе лежали трубки с табаком, для тех гостей, кто пожелает войти, поставили табуреты.

Покойного положили на кровать и, готовясь к поминкам, оставили одного. Вечером, когда стемнело, одна из женщин вошла в спальню вынести забытый стул и вдруг выскочила с отчаянным криком. Оправившись от испуга, она поведала гостям, слушавшим ее с разинутыми ртами:

— Помилуй нас Господь! Покойник-то присел на кровати, голову поднял, о спинку кровати облокотился и пялится на дверь, а глазищи огромные, как тарелки, и горят огнем, ярче луны! Провалиться мне на этом месте, если я вру!

— Да ты что, мать, рехнулась? — бросил один из батраков на ферме, которых, независимо от возраста, называют обычно «ребятами».

— Не болтай ерунды, Молли! Вошла со света в темную комнату, вот тебе и почудилось. И чего ты свечу не взяла, омадхон? — успокоила ее одна из товарок.

— При чем тут свеча, я и так все видела, — стояла на своем Молли. — И еще, вот те крест, руку на пол вытянул, раза в три длиннее, чем положено, и меня за ноги цапнуть норовит.

— Да чушь ты несешь, на кой ляд ему тебя за ноги хватать? — презрительно воскликнул кто-то.

— Дайте свечу; ради Бога, — заявила старая Сэл Дулан, прямая и тощая, как палка. Молиться она умела не хуже священника.

— Дайте ей свечу, — поддержали все.

Но, как ни храбрились гости, все они шли за миссис Дулан бледные, как полотно, испуганно насупив брови. Возглавляла процессию миссис Дулан с сальной свечой в руке; чтобы не выдать страх, она бормотала молитвы так торопливо, что губы ее тряслись.

Дверь была полуоткрыта, как и бросила ее убегавшая в панике девушка. Храбрая старушка повыше приподняла свечу и шагнула в комнату.

Если когда-то покойник и вытягивал руку неестественным образом через весь пол, то, значит, успел втянуть ее обратно под саван. Рослая миссис Дулан могла не бояться, что споткнется об его локоть. Но, не успела она сделать и пары шагов, как замерла на месте с вытянувшимся лицом и оцепенело уставилась на постель.

— Помилуй нас Бог, миссис Дулан, пойдем скорее назад, — пробормотала женщина, шедшая позади нее, и крепко вцепилась ей в подол. Ее испуг передался гостям, цепочка вздрогнула и начала откатываться назад.

— Да замолчи ты! — шикнула старуха. — Галдишь так, что я сама себя не слышу. Чей это кот? Какой болван впустил сюда кота? — Старуха озадаченно воззрилась на большую белую кошку, восседавшую на груди у покойника. — Прогоните же его! — Голос ее дрожал от ужаса при виде такого