троллейбуса, то уже придумала совершенно потрясающий разговор.

Я шла навстречу Макарову, заранее зажав в руке пачку, но он все не появлялся навстречу. И вот я дошла почти до того подъезда и увидела, что оттуда выходит генеральская дочка, уже без пакета, а он повернулся к ней и протянул руку.

Они пошли прочь, а я машинально побрела следом. Они вошли в переулок и остановились возле не то «восьмерки», не то «девятки», — пересекая по инерции этот чертов переулок, я не видела, сколько там дверок.

Зайдя за угол, я выглянула из-за водосточной трубы.

Они повернулись друг к другу. Я отчетливо видела изумительный профиль Макарова. Он взял ее за плечи и несколько раз коротко поцеловал. Потом он отступил назад, они что-то сказали друг другу, генеральская дочка обошла машину, открыла ее, села за руль и открыла ему дверцу. Он тоже сел, и они уехали. А я так и осталась стоять со своими сигаретами.

Девчонки были правы.

Говорят, от курева на душе легче. Я достала зажигалку и закурила.

Легче мне, конечно, не стало. Курить я пробовала и раньше — с практической целью. От сигарет худеют. А у меня, как утверждает Светка, щеки со спины видны. И Алка говорит, что мои щеки уже в зеркало не влезают. Они меня совсем замучили с прическами и косметикой, а щеки как торчали, так и торчат.

Но одно дело курить ради красоты, а другое — от расстроенных нервов. Ради красоты можно и потерпеть…

Когда я поняла, что нервы не унимаются, то выбросила недокуренную сигарету. Какая-то дрожь привязалась, мелкая и противная, внутри, в области пищевода, наверно. Может, из-за Макарова, а может, и от сигарет. И вообще стало холодно. Я же не собиралась ночью слоняться по городу и не захватила с собой куртку.

Оставалось одно — ехать домой.

А дома получился скандал.

Мамка уже досматривала телик. Она сходу на меня налетела — где я пропадаю, и если задержалась, неужели трудно позвонить? А потом принюхалась ко мне, и пошло-поехало!

У нее такая интересная педагогика — чуть что, орать и обещать, что я непременно принесу в подоле. За контрольную по истории КПСС двойку схлопотала — значит, принесу в подоле. Импортные туфли с первой зарплаты купила — принесу в подоле. А чтобы я в подоле не принесла, она начинает считать, сколько в меня, неблагодарную, денег вложено — куртка столько-то, колготки столько-то…

А я не могу наши отечественные туфли носить. У меня нога полная, они ее уродуют. Этого она не догоняет!

В общем-то я подставилась. Не фиг было курить. Если куришь днем, всегда успеешь до вечера проветриться.

Обычно я всю эту педагогику терплю. Ну, огрызнусь для порядка, чтобы мне совсем уж не сели на шею. Я, конечно, не ангел, но я же не виновата, что батя такие микроскопические алименты шлет! Смотреть надо было, за кого замуж выходишь. Я ей, конечно, так, в лоб, этого не говорю, но она знает, что такое мое мнение.

Я ее понимаю. Нас с ней нищета заела. Пять рублей на колготки — проблема. А меня если по-настоящему одевать — точно папа-генерал нужен. Но тут я обиделась. И без того тошно, а она — про дите в подоле!.. Если бы!..

Вот я и хлопнула дверью. Хорошо, успела куртку с вешалки сдернуть.

Это я впервые в жизни на ночь глядя умотала из дому. И долго стояла в подъезде, соображая, где же теперь ночевать. К Светке или к Алке ехать было поздно. Светкина мать, конечно, пустила бы меня, но Светке бы потом из-за меня влетело.

И я поняла, что единственное место, где я могу переночевать, — это цирк.

* * *

Почему-то, когда говоришь, что работаешь в цирке, начинается дружная ржачка. Ну, я же не клоуном работаю! Все почему-то думают, что раз цирк, значит, все там — клоуны. А я работаю секретаршей. И вообще я попала сюда по большому блату.

Когда я поступила на заочный инъяз (хотя, по-моему, заочно изучать язык — это маразм, но в очном мамка бы действительно меня не прокормила), мы стали искать такую работу, чтобы оставалось побольше свободного времени. А поскольку я на УПК кое-как освоила профессию секретаря-машинистки, то поиск мы вели целенаправленно.

Идти секретаршей к директору фабрики я наотрез отказалась — там работа с восьми утра, меня через неделю вышибут за опоздания. Когда тетя Люся сказала, что может меня устроить в цирк, мы с мамкой ухохотались — думали, шутка. Но оказалось, там действительно есть такая должность — секретарь-машинистка. Оклад небольшой, но работа с десяти утра. И отсидки нет. В четыре я уже обычно свободна. Правда, несколько раз пришлось посидеть допоздна — мне какой-то идиотский сценарий диктовали, а еще протокол собрания перепечатывала, а в нем список, кто премию получил, и сколько именно. Чуть не рехнулась с этим списком!

Но вообще жизнь у меня в цирке привольная.

А о том, что на конюшне можно переночевать, я подумала, вспомнив историю с печеньем.

Дело в том, что у меня такое странное устройство организма: когда волнуюсь, на меня нападает страшный жор. Черта бы съела, и на ночь глядя, да… Это организм так борется со стрессом.

И вот еще в марте я шла из театра домой ужасно расстроенная. Спектакль прошел плохо, у Макарова была ангина, я узнала об этом и вся испереживалась. С ангиной тащить на себе весь спектакль! И вот я иду к остановке, а на меня нападает жор. Хоть асфальт грызи! Я прямо завертелась на месте — куда кинуться? Магазины закрыты, дома ничего вкусненького нет.

Тогда я вспомнила, что еще днем видела здоровенную коробку с печеньем, и, главное, печенье было такое, какого я у нас раньше в магазинах не видела, с изюмом. Эта коробка стояла на конюшне для подкормки, и все, конечно, таскали оттуда печенье, и я тоже.

Пока я неслась к цирку, все разошлись после представления. Как я проскочила мимо вахтера, уже не помню. На конюшне я нагребла полную сумочку этого печенья, а потом ехала домой и всю дорогу машинально хрупала и хрупала. Стресс — страшная штука, все приличные люди от стресса худеют, а я наоборот. Но самое жуткое было потом. Я никак не могла избавиться от крошек. Я месяц вытряхивала каждый день и не могла окончательно вытряхнуть сумочку.

В общем, пришлось брести к цирку.

Я догадывалась, почему в тот раз проскочила благополучно. Наверно, на вахте сидела тетя Леся или тетя Жанна. Они, когда дежурят, сидят себе в вахтерке с книжкой, радио слушают и даже не смотрят в окошечко. Дверь они запирают, когда уверены, что ушел последний артист или служащий. Точнее, обе двери — уличную и которая ведет вовнутрь. А потом хоть всю ночь колотись — даже не подойдут спросить, в чем дело.

Но вот если бы дежурил дядя Вахтанг, я бы не проскочила. Он завел себе моду вытаскивать кресло из вахтерки чуть ли не в коридорчик между уличной дверью и той, которая