окунула. Я стою как болван и на нее смотрю, про ведро забыл. А она от букета оторвалась и на меня взглянула, улыбается, глаза сияют.
— Пионы, — шепчет, — белые. Мои любимые. Мне никто такого букета не дарил. А пахнут как… — и снова лицом в них зарылась.
Я скорей за водой сбегал, она цветы поставила, аккуратно, красиво, чуть ли не погладила каждый. Потом поднялась и шагнула ко мне.
— Спасибо! — обвила руками мою шею и поцеловала в губы, по-настоящему.
Чего мне стоило сдержаться! На поцелуй-то я ответил, и то не совсем так, как хотел бы, а уж дальше… Но чувствовал, рано еще. Да и она не настаивала. Поцеловала и отошла. Снова стала букет поправлять, на меня не смотрела, только разрумянилась очень.
Потом как-то ночью сама ко мне пришла. Я всегда отдельно спал, на топчане каком-нибудь или на лавке, а она на кровати за занавеской. В ту ночь я уж дремать начал, как вдруг кто-то моего плеча коснулся и тихонько по имени окликнул. Сажусь, смотрю: она рядом стоит. На столе свеча горит, а занавеска отдернута, чего раньше никогда не случалось.
— Довольно тебе одному спать.
Я не ответил, посмотрел внимательно ей в лицо. Она глаз не отвела, мне показалось, покраснела только чуть-чуть. Хотя при свете свечи не очень-то разберешь.
— Ты твердо решила? Жалеть не будешь?
Она головой замотала.
— Нет-нет, не буду. Я долго думала. Я правда хочу.
Я вздохнул. Чего она правда хочет? Меня? Ох, не верится… Отблагодарить? Это уже больше похоже на правду. Попробовать наладить собственную жизнь? Может быть. Да мне-то, по большому счету, какая разница? Неужели откажусь, раз она сама предлагает? Нет, не получится. Может, и правильнее было б, но не получится.
И я пошел за ней к кровати. Она села, потянула меня к себе, судорожно впилась в губы. Едва ли не одновременно стала стаскивать с себя рубашку.
— Не спеши, — перехватил ее руку, обнял, стал гладить, успокаивая. Тонкая ткань ничуть не мешала. Я слишком долго ждал этого момента, и насладиться хотел сполна. Насладиться в первую очередь ее наслаждением. Знаю, иной раз торопливость и пыл заводят невероятно, но нам тогда они были не к чему. Первый раз — это не встреча влюбленных после долгой разлуки.
Я снял с нее рубашку, медленно, осторожно. Она на какое-то время поддалась мне, а потом вновь заспешила, резко выдернула руку из узкого манжета.
— Скорей, пожалуйста!
— Если хочешь скорей, значит, не хочешь совсем. Не заставляй себя, такой близости мне не нужно.
Она всхлипнула. Я прижал ее к себе, стал гладить по голове.
— Я хочу, — забормотала она. — Ты такой хороший, я хочу. Соскучилась по объятиям, теплу, по мужским рукам… И ты хочешь, я понимаю… Но…
— Не нужно это делать только ради меня. Я терпеливый, могу еще подождать. Не торопись, подумай хорошенько…
— Не надо больше ждать, — она немного успокоилась, взглянула мне в лицо, запустила пальцы в волосы…
А потом был поцелуй, долгий, нежный. Моя ладонь на ее груди и сладостное ощущение твердеющего соска… Ее рука скользнула было мне под рубаху и замерла. Она снова напряглась.
— Могу к себе уйти… — с трудом выдавил я.
— Нет! Не уходи. Мне хорошо с тобой, но сама я не могу…
— И не нужно. Просто позволь все сделать мне.
— Но… Я же должна приласкать тебя…
Вот урод! Как он с ней обращался, что вбил в голову? Только бы не спугнуть ее злостью, тем более, что злюсь не на нее… Слова подбирались с трудом.
— Ты пригласила меня провести вместе ночь, какой еще ласки желать? Мне будет хорошо, если ты получишь удовольствие. Я люблю тебя, для меня нет большего наслаждения, чем дарить радость тебе.
Она поняла и тут же успокоилась, расслабилась. Стала мягкой, податливой, нежной. А я просто потерял голову. Любил ее, будто во сне. В каком-то смысле так, наверное, и было. Сбывалось то, о чем я не смел мечтать. И даже легчайшие ее прикосновения вызывали ощущения, которые по силе вряд ли могли соперничать с самыми откровенными, изощренными ласками.
Тогда страх впервые покинул меня. Я на несколько мгновений стал свободным в первую же нашу ночь, она — нет. О, конечно, действие, которое она на меня оказывала, нельзя было не заметить. Ее воспламеняла сила моего желания, дарила многократное наслаждение. Но я чувствовал затаившийся в глубине холодок, скованность. Может, она в первый раз немного стеснялась, а скорее, думала о нем, вспоминала, сравнивала…
Когда мы закончили, она поблагодарила меня и расплакалась.
— Ты хороший, такой хороший…, - повторяла сквозь всхлипы.
А у меня в голове похоронным колоколом звучало то, что она не решалась договорить: "Но я не могу разлюбить его."
После той ночи мы всегда спали вместе, и очень скоро я сумел добиться, чтобы в минуты нашей близости она забывала его. И тогда я ощущал подлинное счастье. Бессмертие. Вечность.
Она повеселела, но я знал, что не освободилась. Знал, ибо мой страх никуда не делся.
Как-то утром я проснулся от ее плача.
— Что случилось?
— У меня начались месячные.
— Что с того? На то они и месячные, чтобы приходить каждый месяц, — шутки у меня всегда получались корявые.
— Они должны были прийти неделю назад… Я уж думала, смогу родить тебе ребеночка…
Смогу родить тебе… Не "у нас будет", а "родить тебе"…
— Не нужно, если ты сама не хочешь.
— Я хочу…
— Ты хочешь, потому что думаешь, это поможет тебе забыть.
— Нет…
— Да. Не пытайся обмануть ни себя, ни меня. Себя обманывать — последнее дело, а меня — не получится. Я с самого начала слишком хорошо представлял, на что иду. Знал цену и согласился ее заплатить. Только за то, чтобы быть рядом с тобой. Только за это. Ни об общем ложе, ни о твоей любви речи не было. Я и так уже получил больше, чем рассчитывал.
— Как ты можешь любить меня?
Чего мне стоило тогда сдержаться и не спросить, как она может любить его…
Потом я долго думал над ее вопросом, копаясь в саду. Работа на земле располагает к размышлениям. Наверное, я смог ее добиться из-за умения ждать. А научился этому, будучи садовником. Да, иной раз нанимаешься ухаживать за давно существующим садом. Там нужно лишь поддерживать имеющееся. Прополка, полив, обрезка, удобрение — ежегодная рутина. Но интереснее начинать с нуля. Видеть, как под твоими руками меняется земля. Бурелом и заросли сорных трав превращаются в ухоженные насаждения и ровные лужайки. Или наблюдать, как из семечка появляется тугой росток, вздыбливая рыхлую почву, раздвигая ее, вытягиваясь
— Пионы, — шепчет, — белые. Мои любимые. Мне никто такого букета не дарил. А пахнут как… — и снова лицом в них зарылась.
Я скорей за водой сбегал, она цветы поставила, аккуратно, красиво, чуть ли не погладила каждый. Потом поднялась и шагнула ко мне.
— Спасибо! — обвила руками мою шею и поцеловала в губы, по-настоящему.
Чего мне стоило сдержаться! На поцелуй-то я ответил, и то не совсем так, как хотел бы, а уж дальше… Но чувствовал, рано еще. Да и она не настаивала. Поцеловала и отошла. Снова стала букет поправлять, на меня не смотрела, только разрумянилась очень.
Потом как-то ночью сама ко мне пришла. Я всегда отдельно спал, на топчане каком-нибудь или на лавке, а она на кровати за занавеской. В ту ночь я уж дремать начал, как вдруг кто-то моего плеча коснулся и тихонько по имени окликнул. Сажусь, смотрю: она рядом стоит. На столе свеча горит, а занавеска отдернута, чего раньше никогда не случалось.
— Довольно тебе одному спать.
Я не ответил, посмотрел внимательно ей в лицо. Она глаз не отвела, мне показалось, покраснела только чуть-чуть. Хотя при свете свечи не очень-то разберешь.
— Ты твердо решила? Жалеть не будешь?
Она головой замотала.
— Нет-нет, не буду. Я долго думала. Я правда хочу.
Я вздохнул. Чего она правда хочет? Меня? Ох, не верится… Отблагодарить? Это уже больше похоже на правду. Попробовать наладить собственную жизнь? Может быть. Да мне-то, по большому счету, какая разница? Неужели откажусь, раз она сама предлагает? Нет, не получится. Может, и правильнее было б, но не получится.
И я пошел за ней к кровати. Она села, потянула меня к себе, судорожно впилась в губы. Едва ли не одновременно стала стаскивать с себя рубашку.
— Не спеши, — перехватил ее руку, обнял, стал гладить, успокаивая. Тонкая ткань ничуть не мешала. Я слишком долго ждал этого момента, и насладиться хотел сполна. Насладиться в первую очередь ее наслаждением. Знаю, иной раз торопливость и пыл заводят невероятно, но нам тогда они были не к чему. Первый раз — это не встреча влюбленных после долгой разлуки.
Я снял с нее рубашку, медленно, осторожно. Она на какое-то время поддалась мне, а потом вновь заспешила, резко выдернула руку из узкого манжета.
— Скорей, пожалуйста!
— Если хочешь скорей, значит, не хочешь совсем. Не заставляй себя, такой близости мне не нужно.
Она всхлипнула. Я прижал ее к себе, стал гладить по голове.
— Я хочу, — забормотала она. — Ты такой хороший, я хочу. Соскучилась по объятиям, теплу, по мужским рукам… И ты хочешь, я понимаю… Но…
— Не нужно это делать только ради меня. Я терпеливый, могу еще подождать. Не торопись, подумай хорошенько…
— Не надо больше ждать, — она немного успокоилась, взглянула мне в лицо, запустила пальцы в волосы…
А потом был поцелуй, долгий, нежный. Моя ладонь на ее груди и сладостное ощущение твердеющего соска… Ее рука скользнула было мне под рубаху и замерла. Она снова напряглась.
— Могу к себе уйти… — с трудом выдавил я.
— Нет! Не уходи. Мне хорошо с тобой, но сама я не могу…
— И не нужно. Просто позволь все сделать мне.
— Но… Я же должна приласкать тебя…
Вот урод! Как он с ней обращался, что вбил в голову? Только бы не спугнуть ее злостью, тем более, что злюсь не на нее… Слова подбирались с трудом.
— Ты пригласила меня провести вместе ночь, какой еще ласки желать? Мне будет хорошо, если ты получишь удовольствие. Я люблю тебя, для меня нет большего наслаждения, чем дарить радость тебе.
Она поняла и тут же успокоилась, расслабилась. Стала мягкой, податливой, нежной. А я просто потерял голову. Любил ее, будто во сне. В каком-то смысле так, наверное, и было. Сбывалось то, о чем я не смел мечтать. И даже легчайшие ее прикосновения вызывали ощущения, которые по силе вряд ли могли соперничать с самыми откровенными, изощренными ласками.
Тогда страх впервые покинул меня. Я на несколько мгновений стал свободным в первую же нашу ночь, она — нет. О, конечно, действие, которое она на меня оказывала, нельзя было не заметить. Ее воспламеняла сила моего желания, дарила многократное наслаждение. Но я чувствовал затаившийся в глубине холодок, скованность. Может, она в первый раз немного стеснялась, а скорее, думала о нем, вспоминала, сравнивала…
Когда мы закончили, она поблагодарила меня и расплакалась.
— Ты хороший, такой хороший…, - повторяла сквозь всхлипы.
А у меня в голове похоронным колоколом звучало то, что она не решалась договорить: "Но я не могу разлюбить его."
После той ночи мы всегда спали вместе, и очень скоро я сумел добиться, чтобы в минуты нашей близости она забывала его. И тогда я ощущал подлинное счастье. Бессмертие. Вечность.
Она повеселела, но я знал, что не освободилась. Знал, ибо мой страх никуда не делся.
Как-то утром я проснулся от ее плача.
— Что случилось?
— У меня начались месячные.
— Что с того? На то они и месячные, чтобы приходить каждый месяц, — шутки у меня всегда получались корявые.
— Они должны были прийти неделю назад… Я уж думала, смогу родить тебе ребеночка…
Смогу родить тебе… Не "у нас будет", а "родить тебе"…
— Не нужно, если ты сама не хочешь.
— Я хочу…
— Ты хочешь, потому что думаешь, это поможет тебе забыть.
— Нет…
— Да. Не пытайся обмануть ни себя, ни меня. Себя обманывать — последнее дело, а меня — не получится. Я с самого начала слишком хорошо представлял, на что иду. Знал цену и согласился ее заплатить. Только за то, чтобы быть рядом с тобой. Только за это. Ни об общем ложе, ни о твоей любви речи не было. Я и так уже получил больше, чем рассчитывал.
— Как ты можешь любить меня?
Чего мне стоило тогда сдержаться и не спросить, как она может любить его…
Потом я долго думал над ее вопросом, копаясь в саду. Работа на земле располагает к размышлениям. Наверное, я смог ее добиться из-за умения ждать. А научился этому, будучи садовником. Да, иной раз нанимаешься ухаживать за давно существующим садом. Там нужно лишь поддерживать имеющееся. Прополка, полив, обрезка, удобрение — ежегодная рутина. Но интереснее начинать с нуля. Видеть, как под твоими руками меняется земля. Бурелом и заросли сорных трав превращаются в ухоженные насаждения и ровные лужайки. Или наблюдать, как из семечка появляется тугой росток, вздыбливая рыхлую почву, раздвигая ее, вытягиваясь