книги. Я запираю машину, тут выясняется, что у Катрине ноша тяжелее, мы начинаем меняться. Катрине поднатуживается, и тогда я легонько, но с однозначным намёком, шлёпаю её по заду. В ответ она делает языком нечто неописуемо вульгарное. Мы на одной волне. До чего всё-таки сближает коллективный труд.

— Пиццу вот-вот привезут, — едва не оправдывается она. Ergo: жди!

Если человеку предстоит прожить две недели среди картонных коробок, то для него имеет значение, среди каких именно коробок он будет жить. Я не в состоянии две — а то и три — недели смотреть на коробки из-под бананов или памперсов, подобранные в ближайшем супермаркете. В этот раз мы купили картонки в оптовой фирме канцтоваров и укрепили их прозрачным матовым скотчем. Они одного, удобного, размера. Красиво ставятся друг на друга. Их можно потом сложить, убрать и использовать ещё раз. И они не раздражают.

Нам надо сделать ещё одну ездку на старую квартиру, там осталось шесть или семь коробок так называемых «мелочей». Но это уже завтра, с утра пораньше. А днём придёт грузовик с большими вещами.

Я не хочу считаться интересным, хочу хорошим.

Надеюсь, умерший тридцать лет тому назад Людвиг Мис ван дер Роэ простит мне, что я, по обыкновению, позаимствовал его высказывание. У нас в доме, если вы не в курсе, Мис — царь и бог. Если в этих стенах вы услышите нечто умное, глубокое и тонкое на тему архитектуры, то сто против одного — авторство принадлежит Мису. Только и слышно: «Перевранный Мис! Оболваненный Мис! Непонятый Мис!» Это на его долю выпало полвека презрения, Миса втаптывали в грязь, пока эти деятели от постмодернизма утоляли свою малопристойную страсть к сногсшибательности. Последним-то, конечно, посмеялся Мис, и хорошо посмеялся, от души. Назовите мне сегодня что-нибудь более смехотворное, более нелепое, более вульгарное, чем, прошу прощения, так называемый «постмодернизм» в архитектуре?

Несмотря на скрытую в этом титуле изящную двусмысленность, я не вполне уверен, что Мису понравилось бы служить «домашним кумиром». В его универсуме не было места богам. Он жил в эпоху рационализма и адекватности, не задавленную оккультными символами и мистикой, и мы из наших девяностых можем только с ностальгией и неизбывной завистью вглядываться в то потрясающее время.

Эксперты по общественным тенденциям, которых у нас скоро станет много более чем достаточно, не устают напоминать: мы живём в эпоху индивидуализма. Мы перестали ходить строем, заявляют они. Теперь человек сам куёт свой стиль. А стереотипов «прекрасного» и «уродливого» якобы не стало, так что наши представления о красоте сугубо субъективны. (Следуя их логике, придётся признать, что и кассир у нас в банке вдел себе кольцо в нижнюю губу исключительно по наитию.)

Мы с Мисом готовы отстаивать объективность даже на кулаках. «Мои работы можно копировать без малейшего зазрения совести, — сказал как-то Мис ван дер Роэ, — ибо они совершенно объективны. Если б я столкнулся с чем-то столь же объективным, я бы тоже позаимствовал его».

Что есть эта «объективность»? Рассказываю: это такие пропорции, такие формы, материалы и узоры, которые апеллируют не к конкретному человеку, а к его опыту как представителя человеческой расы. Например, чистейшие геометрические формы — круг, квадрат, куб и пирамида—затрагивают некие глубинные, общечеловеческие струны, поэтому они объективны. Так же действует на человека и такой материал, как кожа; её запах, шершавость, холодок воспринимаются всеми одинаково, в отличие от, допустим, велюра. Желание дотронуться до кожи глубоко укоренено в том, что К. Г. Юнг называет «коллективным бессознательным». А вот врождённой тяги к велюру у человека нет, хотя материал этот вроде бы должен вызывать ассоциации со мхом; и тяга эта, буде она возникает, порождается особыми культурными детерминантами.

«В изгибе выражает себя индивидуальность, — писал Мис ван дер Роэ. — Изгиб соприроден телу, его повадкам и перцепции. Практического смысла в скруглении угла нет. Зато в кривую линию можно „вписываться“ сколько душе угодно... беря за основу некий интервал, шаг делимости и кратности. Можно понять, откуда в нас эта любовь к округлым утробным формам — так мы рождены, и нет для нас ничего притягательнее яйца; но круг ограничен, а в основе всего лежит квадрат; всякий круг вписан в квадрат».

Я обустраиваю жильё для богатых. Как ни пугающе банально это звучит (притом, что я занимаюсь и другими вещами: сейчас, например, заканчиваю оформление нового бара), но факт остаётся фактом: два последних года львиную долю доходов мне приносят частные заказы. Возможно, у меня к этому талант. В то же время я не принадлежу к мафии, которая делит между собой все лакомые государственные заказы, хотя я член Союза дизайнеров и значусь во всех его каталогах. Меня такое положение устраивает. Иметь дело с конкретным заказчиком бывает даже легче, чем с муниципальным строительным комитетом, где каждый дудит в свою дуду, а сходятся все единственно в требовании «сделайте нам подешевле».

Большинство людей считает «дом» слишком интимной сферой для того, чтобы отдать его оформление в чужие руки. Человек должен самовыражаться, сочиняя себе дом по своему вкусу, а не подлаживаться под безлично-профессионального «эксперта по стилю», утверждают они. В рассуждении сего тех, кто прибегает к помощи компетентных в убранстве жилища специалистов, становится всё меньше и меньше.

Но это кажущаяся правота. Я готов согласиться с тем, что бывают самородки, так сказать, интуитивы с врождённым вкусом и чувством формы, но по-настоящему удачные квартиры, сделанные без профессиональной помощи, я могу пересчитать по пальцам одной руки. Самодеятельные квартиры обязательно с изъяном: то безграмотное сочетание цветов, то не согласующиеся между собой формы или хромающий стиль. (Глянцевые журналы по интерьеру, гуру всех сам-себе-дизайнеров, с заметной регулярностью пишут о том, что эту хромоту, с известными оговорками, можно считать модной тенденцией, как бы фьюжн. Уродства её, во всяком случае, это не уменьшает.)

Неверно и утверждение, будто бы я навязываю другим свой вкус. Работая, я стараюсь не думать о том, что у меня есть этот самый «вкус», я воспринимаю себя как медиума, который призван выявить мечты и желания заказчика, а затем материализовать и оформить их. Мои клиенты — по определению сложившиеся личности, и у помещения, с которым они имеют дело, тоже свой характер — зачем же лезть в этот винегрет со своей индивидуальностью? Я стараюсь быть объективным, объективным вплоть до