самостоятельной.
Пен рассмеялась.
— Звучит, как всегда, не очень логично. Но ведь ты такая и есть…
Спустя короткое время Пен и Оуэн покинули Уайт‑Тауэр. Проходя по зеленой траве парка, над которым со зловещим карканьем носились огромные вороны, они увидели — или им показалось? — в окне одного из тюремных зданий знакомую девичью фигуру. Худенькая девушка в сером платье и белом чепце приникла к стеклу. Неужели Джейн? — Бедняжка, — со вздохом сказала Пен. — Ей еще нет шестнадцати, и уже в заточении. Все из‑за чьей‑то проклятой мании величия. — Она наклонилась и поцеловала маленького Филиппа. — Твой отец стал жертвой той же мании своей матери, и ты, малыш, чуть не погиб из‑за того же. Несчастная Джейн расплачивается за непомерные амбиции Суффолков и Нортумберлендов… Они ускорили шаги, торопясь выйти через Львиные ворота к речной переправе. — Хочу сделать все, — сказал Оуэн после долгого молчания, — чтобы наши дети не страдали ни от чего, что мы в силах предотвратить. И снова наступило молчание. Уже сидя в лодке, Пен произнесла: — Думаю, теперь самое время поехать за Люси и Эндрю. — Я люблю тебя, — сказал Оуэн, и это прозвучало как согласие. — И я тебя, дорогой. — Люблю… люблю… — повторил маленький Филипп, сидя у Пен на коленях и болтая ногами. Оуэн присел рядом и обнял их обоих. — Больше всего я хочу, — шепнул он ей на ухо, словно сообщая какую‑то тайну, — потратить весь остаток жизни на то, чтобы любить тебя и наших детей…
Спустя короткое время Пен и Оуэн покинули Уайт‑Тауэр. Проходя по зеленой траве парка, над которым со зловещим карканьем носились огромные вороны, они увидели — или им показалось? — в окне одного из тюремных зданий знакомую девичью фигуру. Худенькая девушка в сером платье и белом чепце приникла к стеклу. Неужели Джейн? — Бедняжка, — со вздохом сказала Пен. — Ей еще нет шестнадцати, и уже в заточении. Все из‑за чьей‑то проклятой мании величия. — Она наклонилась и поцеловала маленького Филиппа. — Твой отец стал жертвой той же мании своей матери, и ты, малыш, чуть не погиб из‑за того же. Несчастная Джейн расплачивается за непомерные амбиции Суффолков и Нортумберлендов… Они ускорили шаги, торопясь выйти через Львиные ворота к речной переправе. — Хочу сделать все, — сказал Оуэн после долгого молчания, — чтобы наши дети не страдали ни от чего, что мы в силах предотвратить. И снова наступило молчание. Уже сидя в лодке, Пен произнесла: — Думаю, теперь самое время поехать за Люси и Эндрю. — Я люблю тебя, — сказал Оуэн, и это прозвучало как согласие. — И я тебя, дорогой. — Люблю… люблю… — повторил маленький Филипп, сидя у Пен на коленях и болтая ногами. Оуэн присел рядом и обнял их обоих. — Больше всего я хочу, — шепнул он ей на ухо, словно сообщая какую‑то тайну, — потратить весь остаток жизни на то, чтобы любить тебя и наших детей…