- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (40) »
есть сын. Вырастет, сам добудет.
Когда счастья нет, долго тянется время. У отца Мишки — другое дело: не успел оглянуться — сын подрос. А отец Мышка маялся, маялся, и когда сынок на ноги стал, старого Мышки уже на и свете не было — Ну, мать, — говорит сын Мышка. — Собирай меня, пойду в свет добывать счастье!
— А чего тебя собирать? В доме пусто, как стоишь, так и иди. Не пропадешь, ты у меня не маленький!
Попрощался сын Мышка с домашними и пошел.
— Эй, Мышка, и я с тобой! — В берлоге переполох.
— Не пущу! — ревет Медведица. — Там сыро, холодно, ты простудишься…
Лег сын Мишка на спину, лапами сучит:
— А я хочу! Хочу!
Тут уж дело серьезное — как бы не заболел ребенок. Стали Мишку в дорогу снаряжать. Уложили счастье — и его, и мамино, и все, какое было в берлоге. Еле взвалил на себя сын Мишка.
— Ты уж, Мышка, присматривай за ним, — просит Медведица. — Видишь, какой он у нас…
Пошли.
Ковыляет Мишка со своим счастьем, а Мышка бежит налегке. Дорога трудная, неровная, того и гляди лапку подвернешь. И ночевать под открытым небом… Мышке-то не привыкать, а Мишке обидно: у него все-таки счастье!
— Хорошее у тебя счастье, — говорит Мышка. — Ты бы его подстелил, все же не на сырой земле ночевать!
— Ну вот еще! — буркнул Мишка. — Легко тебе чужим распоряжаться!
Долго шли. Мышка — на что молодец! — и тот притомился. А тут еще овраг на пути — длинный, глубокий.
Жмется Мишка, не решается, видно, боится счастье потерять. А Мышке терять нечего: раз, два — и перебежал на ту сторону.
— Ну чего ты там?
Стыдно Мишке признаться, что он за свое счастье держится, он и говорит:
— Ты, Мышка, дальше иди, а мне чего-то не хочется. Я, наверно, домой пойду.
Потащился Мишка домой. Долго тащился. Сколько дорог, не знаешь, по какой идти, в какой лес сворачивать. Пошел не по той дороге, свернул не в тот лес и заблудился.
Сидит он в чужом лесу, а время идет. Вот уже и зима наступила. Надо бы берлогу вырыть, да как ее выроешь? Даже не знаешь, откуда начинать — сверху или снизу?
Падает снег, трещит мороз, а Мишка сидит, трясется над своим счастьем.
Трясся, трясся, потом перестал. Лежит, не дышит.
Вот тут он лежит, а вот тут — его счастье. Со стороны можно подумать, что Мишка умер от счастья, но на самом деле это не так. Не от счастья он умер — от холода.
А Мышка долго еще по свету ходил. Правда, счастья так и не нашел, но зато нашел кое-что другое… И стал сам отцом Мышкой, потому что у него родился сын, вот ведь какая радость!
Ну понятно, как каждый отец, пошел отец Мышка к завмагу за счастьем. Для себя бы не стал, но для сына — сами понимаете. И в очереди постоял, и просил, и вымаливал. Но опять, как и Мышка-дедушка, вернулся домой с пустыми руками.
— Ох беда, — плачет жена. — Нет для нашего сына счастья!
— Ничего, мать. Главное, что есть сын. Я прожил без счастья, и он проживет!
«Я прожил без счастья…» — сказал отец Мышка и улыбнулся счастливо.
Примечание:[6]
Зайкины рога
Стащил Зайка в огороде морковку. Идет, а навстречу ему Козел. — Эй, Заяц, продай морковку! — А сколько дашь? — Да у меня, видишь ли, нет ничего — только рога. Подумал Зайка: рога — это тоже неплохо. Можно и забодать кого при случае. — Ладно, давай рога. — Они не снимаются, — объяснил Козел, — но я здесь буду, никуда не уйду. — Ладно, — говорит Зайка, — сиди здесь. А я побегу, еще себе морковку добуду. Побежал Зайка в огород, а там Волк. Сидит, нюхает морковку. — Дяденька, дяденька, — просит Зайка, — продай морковку! — А сколько дашь? — Дам рога, — обещает Зайка. — Хорошие рога, крепкие. Смеется Волк. — Откуда же у тебя, у Зайца, рога? — Есть рога, есть! — клянется Зайка. — Они вон там, за кустом. Правда, вместе с Козлом… если не возражаете… — С Козлом? — оживился Волк. — Ну что ж, это подходит. Побежал Волк, сожрал Козла, а Зайка остался со своей морковкой. И неловко Зайке, что так получилось, да что поделаешь? Его, Зайкиной, вины здесь нет, он ведь за что купил, за то и продал… Примечание:[7]Гуси-лебеди
— Эх вы, гуси-лебеди! Сидите в своем пруду, а ведь есть на земле такие озера! — Какие? — спросили гуси-лебеди. Селезень на минуту задумался. — Синие-синие. Голубые-голубые. И такие чистые, что трудно даже вообразить. — Трудно, — вздохнули гуси-лебеди. — Как бы вам объяснить? — Селезень еще на минуту задумался. — Как бы описать? — Он задумался в третий раз и только после этого стал описывать. Он не жалел красок. Он брал краски у неба, солнца и звезд и рисовал, рисовал озера. Рано утром — он их уже рисовал и еще рисовал — поздно вечером. Он рисовал и завтра, и послезавтра, и через три дня. Это были удивительные озера. Постепенно гуси-лебеди научились их воображать. А Селезню они отвели отдельный пруд, чтобы ему было больше простора. Теперь Селезень рисовал не задумываясь. Его пруд вместил в себя и небо, и звезды, и не нужно было тянуться к ним — они были тут же, под боком. И он рисовал в специально отведенные часы, уже не заботясь о том, чтоб поразить чье-то воображение. Он просто-напросто рисовал… И пришел день, когда он назвал озеро водохранилищем. Гуси-лебеди, гуси-лебеди… Тут бы надо что-то сказать, но они промолчали. Они лишь украдкой подняли к небу глаза, чтобы как-нибудь вспомнить те озера… Синие-синие. Голубые-голубые. И такие чистые, что трудно даже вообразить. Примечание:[8]Мустанги
Слух о мустангах обошел весь мир и дошел до Шакала, который, помимо всего, питался также и слухами. Мустанг… Красивое, стройное животное. Одна голова, одно туловище, четыре ноги… Шакал посмотрелся в лужу. Ну конечно, не может быть никакого сомнения! — Кого ты там увидел? — полюбопытствовала Гиена. — Мустанга, кого ж еще! Гиена посмотрела на свое отражение. — Четыре ноги, одно туловище, одна голова, — объяснил Шакал. — Красивое, стройное животное. — Все правильно, — сказала Гиена. — Но почему ты смотришь в лужу? Разве ты не можешь просто смотреть на меня? Вот это да! Значит, и она тоже… — И ты тоже? — спросил Шакал. — Почему тоже? А кто еще? Два мустанга стояли над лужей и выясняли свою принадлежность к этому благородному племени. — Мы очень быстро бегаем, — сообщил Шакал. — Иногда обгоняем курьерский поезд. — А чем мы питаемся? — коснулась Гиена главного вопроса. — Мы питаемся травкой, — сказал Шакал. — Ну и вообще… растительностью. — Ах, как хочется растительности! — вздохнула Гиена. И они- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (40) »