два шиллинга, или на полкроны,^[9] словом, в зависимости от того, сколько уплачено за место, лишь бы только это место не было лучше, чем тот, кто его занимает. А ежели кто уплатит за полдюжины мест, то ему предоставляется право вынести суждение за шестерых, лишь бы эти шестеро молчали. Словом, получается совсем так, как в лотерее. Ну, а если кто, заплатив шесть пенсов, критиковать вздумает на целую крону, то подобный поступок будет признан бесчестным и бессовестным.

Далее, принято, что каждый здесь присутствующий произнесет свое собственное мнение и не будет произносить суждения из подражания или из доверия к чужому голосу и выражению лица соседа, будь он даже семи пядей во лбу; кроме того, каждый должен быть столь крепок и стоек в своем суждении, что уж ежели он кого-нибудь хвалит или порицает сегодня, то будет также порицать и хвалить и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, ежели понадобится, и не даст сбить себя с толку кому-нибудь из привыкших ежедневно обсуждать пьесы. Изъятия не будет даже для тех, кто клянется, что "Иеронимо"^[10] и "Андроник"^[11] лучшие в мире пьесы, доказывая этим устойчивость своих суждений, оставшихся за двадцать пять или тридцать лет неизменными. Пусть это невежество, но это добродетельное и почтенное невежество, а известно, что лучшая вещь на свете, после истины, это - укоренившееся заблуждение. Автор знает, где такого рода публика водится.

Далее, договорено, условлено и решено, что, как бы ни были велики ожидания, никто из присутствующих не должен ожидать большего, чем то, что ему уже известно, не должен искать на ярмарке лучших товаров, чем те, какие она может предложить, а равно и не должен оглядываться на прошлое, вспоминая меченосцев и щитоносцев Смитфилда,^[12] а должен довольствоваться настоящим. Вместо маленького Деви, собирающего подати со сводников, автор обещает показать вам хвастливо выступающих барышников, шатающегося пьяницу, да еще парочку их прихлебателей в самом лучшем виде, какой только можно себе представить. А вместо добросердечного зубодера вам покажут жирную торговку свининой, да еще несколько буянов для трезвона. Вместо фокусника с обезьянкой вам покажут глубокомысленного судью. Покажут и благовоспитанного вора-карманника, и сладкопевца, распевающего чудесные баллады, и лицемера высшей марки, наилучшего из всех, каких вы когда-либо видели. Это ничего, что на ярмарке нет ни порабощенных чудовищ, ни всяких иных харь. Автор не желает искажать природу, изображая всякие "сказки", "бури"^[13] и прочую чепуху, кувыркаясь на все лады перед зрителями. Но если у вас большая страсть к танцам и джигам, это хорошо. А если кукольные пьесы кому-нибудь нравятся, так милости просим!

Словом, принимая все это во внимание, заключен договор между выше упомянутыми слушателями и зрителями, что они сами не будут таить недобрых мыслей и не потерпят в среде своей присяжных толкователей, действующих в качестве этакой политической отмычки, субъектов, которые с курьезной торжественностью распознают, кого автор разумел под торговкой пряниками, кого - под торговцем игрушками, кого - под торговкой фруктами, или что именно подразумевается под их товарами. Такой субъект, чего доброго, в своем вдохновенном невежестве станет разъяснять, какое "Зерцало для правителей"^[14] дано в образе судьи, или какая знатная дама изображена под видом торговки свининой, или какой государственный муж - под видом торговца мышеловками, и прочее, и прочее. Если подобные субъекты будут изловлены и выданы с головой автору, их провозгласят врагами театра и ложными истолкователями вашего смеха. Сказанное распространяется и на тех, кто стал бы со страху или по наглости молоть вздор, упрекая автора в непристойности на основании лишь того, что язык его персонажей будто бы попахивает Смитфилдом или кабаком, или свиной похлебкой, а то даже обвиняя автора в богохульстве, потому что в пьесе сумасшедший кричит: "Спаси, господи!" или "Господи, благослови!" В подтверждение того, что он валяет дурака, вы, уже платившие за свои места, можете пустить в ход другой способ выражения своего мнения - руки.

Сейчас пьеса начнется. Хоть ярмарка целиком и не уместится на подмостках, она все же будет в достаточной мере показана. Притом вас просят не забывать, что автору приходилось соблюдать и некоторые приличия; а то ведь на нашей сцене бывает иногда такая же грязь и вонь, как в Смитфилде,

Автор просит вас поверить, что его товар все тот же; иначе вы дадите ему справедливое основание подозревать, что те, кто слишком уж опасаются смотреть на пупсиков и игрушечных лошадок на сцене, сами охотно занимаются в другом месте такими же мошенническими делишками, в ущерб своим ближним и в издевку над ними.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Комната в доме Литлуита. Входит Литлуит с документом в руке.

Литлуит. Блестящая мысль! Находка! У меня настоящий талант удачно изобретать всякие эти тонкие выражения; и, главное, я, как шелковичный червь, выпускаю драгоценные нити из самого себя. Варфоломей Коукс, молодой дворянин из Хэрроу в Мидлсексе, заказал мне составить документ - брачное свидетельство для него и мисс Грейс Уэлборн. А когда он явится за ним? Сегодня! Двадцать четвертого августа! В день святого Варфоломея! Вот так штука! Варфоломей на Варфоломея! Кто бы другой умел так подстроить? До чего же ловко получилось! Такое бывает только в игре, когда на обеих костяшках по шестерке выкинешь! Продолжай в том же духе, Джон Литлуит! Стряпчий Джон Литлуит, один из самых тонких умов! Недаром тебя называют Джоном Литлуитом из Лондона! Называют, правда, еще и по-другому, но не в этом суть. Если только ты прозеваешь какую-нибудь уловку или каверзу противника и не успеешь вовремя заметить ее и принять все необходимые меры: притянуть его к ответу, привести в полицию и вообще показать, что ты Джон, а не Джек,^[15] - эх, как я тут сострил! - словом если ты не разгадаешь его хитрости, так пускай тебя тащат из зала архиепископского суда прямо на кухню и там из тебя сделают котлету! Знай наших!

Входит миссис Литлуит,

Уин! С добрым утром, Уин! Ах, милая Уин, да ты совсем у меня красоточка! Эта шляпка сведет меня с ума! Лучше бы ты не надевала такую шляпку, да еще бархатную; ну носила бы простую, деревенскую, касторовую с медной бляхой вот как у торговки кроличьими шкурками в меховом ряду. Миленькая Уин, дай мне поцеловать тебя! А какие прелестные высокие сапожки - совсем как у знатной испанки! Дорогая моя Уин! А ну-ка, пройдись немножко по комнате! Мне так хочется посмотреть, как ты выступаешь в этих сапожках, моя славненькая Уин! Клянусь этой очаровательной