Толбухин.

— Насобачился, — ответил Хрущев. — Я уже многим предателям воздал по заслугам. Приятное занятие.

— Да, — сказал Толбухин. Конечно, для комиссара она была предательницей, а не просто шлюхой. — Впрочем, сейчас нам следует прибавить шагу—ведь шум обязательно привлечет фашистов. Ну да ничего не попишешь. Так или иначе, мы бы наткнулись на новый патруль через минуту-другую.

Впрочем, никого из горожан на улицу шум не выманил.

— Запорожцы, — кричали солдаты на бегу, — Красная Армия в городе!

Однако запорожцы повидали в этой войне уже немало. Без сомнения, те из них, кто еще уцелел, сейчас лежали под своими кроватями, надеясь, что их не зацепит шальная пуля—русская или немецкая.

— Разведка—вперед! — закричал Толбухин, когда его бойцы свернули на юг с Металлургов на улицы Правды. Они приближались к цели. Конечно, где-то здесь фашисты поставили охрану—но где именно? От того, кто кого обнаружит раньше, зависел успех—или неудача—всей операции.

Потом южнее послышалась перестрелка, и Хрущев громко засмеялся.

— Фашисты думают, Федор Иванович, что там собраны все наши силы, — радостно сказал он. — Ну кто ж подумает, что Призрак осмелится разделить войска пополам?

Толбухин побежал вслед за разведчиками. Фашисты действительно перебрасывали солдат в южном направлении, спеша как на пожар. Они не понимали, что пожаров было несколько. И вот наконец по ним ударила не только Восьмая гвардейская, но и бойцы Пятой ударной, да еще и 51-я. Как гитлеровцы взвыли!

Впереди от генерала строчил немецкий пулемет—пока пулеметчиков не вывели из строя гранатами. Затем пулемет застрекотал снова, но уже в руках красноармейцев. Толбухин завопил от восторга. «МГ-42» был очень грозным оружием. Была некоторая ирония в том, что сейчас оно было повернуто против своих создателей.

Один из солдат закричал, указывая пальцем:

— Смотрите, вот наша цель! Арсенал! Гляньте, товарищ генерал, наши уже внутри. Мы добились своего!

— Мы еще ничего не добились, — ответил Толбухин. — Мы добьемся своего лишь тогда, когда доведем до конца то, за чем сюда пришли.

Он повысил голос до предела:

— Оцепляйте здание! Трофейные отряды, вперед! Вы знаете, что делать.

— Помните, товарищи бойцы, судьба Родины зависит от вашей храбрости и дисциплины, — добавил Хрущев.

Как Толбухин и планировал, советское оцепление вокруг фашистского арсенала получилось как можно меньшим, а трофейные отряды, набранные среди всех армий Четвертого Украинского фронта—как можно большими. С одним из отрядов пошел внутрь арсенала сам Толбухин. Эта миссия была важнейшей частью атаки на Запорожье.

Внутри арсенала на помощь Советскому Союзу пришла немецкая эффективность. Фашисты разложили оружие и боеприпасы для своих войск таким образом, чтобы любой солдат мог найти все для себя необходимое в два счета. Красноармейцы с удовольствием реквизировали ружья, автоматы и патроны, не забыв прихватить и парочку «МГ-42». Если им удастся вынести все это за пределы города, фашистам не поздоровится в радиусе ста километров.

— Когда нагрузитесь, уходите! — крикнул Толбухин. — Очень скоро фашисты бросят против нас все силы.

Нисколько не гнушаясь тяжелой работы, он перекинул через плечо немецкое ружье и наполнил карманы боеприпасами.

— Мы разбили их, Федор Иванович, — сказал Хрущев. Не услышав от Толбухина ответа, комиссар ухмыльнулся и добавил: — Сейчас вот унесем кучу добра, и не заплатим за нее фрицам ни лимона.

Конечно, до войны он сказал бы «ни копейки»—тогдашняя одна копейка как раз равнялась по ценности нынешнему миллиону рублей. Опять же, до войны Толбухин не называл бы неполный полк «фронтом». Роты не назывались бы «армиями», отделения—«дивизиями».

— Всюду инфляция, — пробормотал он, и затем обратился к Хрущеву: — Раз уж вы пришли, Никита Сергеевич, так давайте нагружайтесь. А потом уйдем отсюда, если немцы позволят.

Хрущев обиженно посмотрел на него:

— Что ж я вам, Федор Иванович, вьючная лошадь?

— Все мы—вьючные лошади на строительстве коммунизма, — ответил Толбухин, радуясь возможности уколоть комиссара его же оружием. — Я же вот нагрузился—и ничего. А вы чем лучше? Тоже мне, барин нашелся.

Хрущев покраснел от ярости. В старые времена—в добрые старые времена, хотя Толбухин наверняка не оценил бы этой доброты—подобная реплика в адрес комиссара до добра бы не довела. Дело могло бы дойти до руководства партии, может быть, даже до самого Сталина. Сколько же хороших военачальников погибло в чистках 1936–1938 годов: Тухачевский и Конев, Егоров и Блюхер, Жуков и Уборевич, Гамарник и Рокоссовский. Неудивительно, что когда фашисты напали в мае 41-го, Красная Армия развалилась на куски.

И вот сейчас, в 1947 году, Хрущев был последним комиссаром фронта, оставшимся в живых. Кому бы он смог настучать на Толбухина? Никому, и он это прекрасно знал. И потому, несмотря на гнев, он начал заполнять карманы патронами от «маузера» и «шмайсера».

Иногда Толбухин сам удивлялся, зачем он продолжал борьбу с фашистами, когда система, которой он верно служил, была столь тягостной даже в разбитом виде. Однако ответ на этот вопрос найти было совсем не сложно. Во-первых, он понимал разницу между словами «худо» и «хуже». И, во-вторых, он был генералом уже тогда, когда гитлеровцы напали на его Родину. Если они его поймают, ему конец—а методы расправы у фашистов были куда хуже сталинских. А если он будет продолжать сражаться, кто знает? Вдруг когда-нибудь он добьется успеха? Ведь это возможно?

Хрущев повернулся к Толбухину, зазвенев содержимым карманов. Маленький полноватый комиссар все еще буравил генерала взглядом.

— Я готов, Федор Иванович, — сказал он. — Надеюсь, вы довольны.

— Да, — ответил Толбухин. Конечно, с тех пор, как пали Москва и Ленинград, он не был по-настоящему доволен ни разу, но тут уж Хрущев ничем ему помочь не мог.

Толбухин достал из кармана офицерский свисток и издал длинную, пронзительную трель.

— Товарищи красноармейцы, мы добились своей цели! — закричал он во весь голос. — А теперь отступаем, чтобы довести задание до конца!

И вовремя. Снаружи фашисты уже обстреливали отряды оцепления. Но подкрепление, прибывшее изнутри арсенала, прибавило советским солдатам силы—и они прорвались на восток.

Теперь уж каждое отделение действовало самостоятельно. То есть каждая дивизия, согласно штатному расписанию Красной Армии—вернее, того, что от нее осталось на юге Украины. Естественно, отступление из Запорожья в степь не обошлось без потерь. Когда очередной советский солдат падал, сраженный пулей врага, у Толбухина щемило сердце.