хотели быть! Прямо как у Некрасова:
А дальше, не правда ли, совсем похоже:
Так еврейский классический текст был прочитан через Некрасова — и оказалось, что оба идеала женственности — и русский, и еврейский — очень близки. И оба очень далеки от западных феминистских стереотипов.
Студентка — небольшая, круглолицая, востроглазая, в колледже изучает, кажется, компьютеры. Выглядит лет на семнадцать, но на самом деле ей двадцать три, она мать троих детей. Выпускница ортодоксальной религиозной школы для девочек «Бейт-Яаков»; литературу в школе не изучала, а в колледже взяла этот курс, чтобы заполнить дыру в расписании, и от меня впервые узнала о существовании таких жанров, как роман, поэма и трагедия. Она не сразу поняла, чем мы занимаемся, но довольно быстро освоилась и тогда начала высказываться так, что я старалась за ней записывать. — Это очень мужские стихи, — сказала она. — Прочитав их, я увидела: чтобы их понять, нужно найти к ним какую-нибудь женскую параллель. Стала искать и нашла: это роды. Когда я рожаю, я чувствую именно то, что здесь написано: будто бы я сражаюсь с какой-то исполинской нечеловеческой силой и знаю, что, с Божьей помощью, смогу ее победить, — то есть, как сказано в Мишлей, «препоясываюсь силой и облачаюсь могуществом»! Да, именно так: в этот роковой час сама я себе кажусь необъятно огромной, сильной, мощной… и счастливой. Роды — это возвышенный опыт, я дорожу им и желала бы, с Божьей помощью, испытать его еще много раз. Я всегда это чувствовала, а теперь, благодаря Пушкину, осознала и поняла. Надо же, оказывается, кроме Торы бывает еще литература, и это так классно! Тут остальные замужние студентки призадумались, сочувственно закивали и постановили: «Да, ты правильно все сказала, и прекрасно это выразил русский поэт Пушкин: Эшет хайль ми имца!».
— Как переводит Давид Шимони. — Вот, — говорю я, — настоящий романтический герой. Он ищет недостижимой гармонии: покоя в буре, шалва ба-саара. Но в нашем мире это невозможно, и потому романтический парус никогда не достигнет гавани, он вечно будет в пути… — Ну почему же, — возражают студентки, — в нашем мире такое тоже возможно. Есть такая гавань: это Эрец-Исраэль, наша страна! Затишье в эпицентре урагана, покой посреди бури — это и есть мы, это наш город, это Иерусалим…
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С какой-то там силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц…
А дальше, не правда ли, совсем похоже:
В игре ее конный не словит,
В беде не сробеет, спасет:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
Так еврейский классический текст был прочитан через Некрасова — и оказалось, что оба идеала женственности — и русский, и еврейский — очень близки. И оба очень далеки от западных феминистских стереотипов.
3. Героиня
А вот обратный пример: русская поэзия преломляется через «эшет хайль». Иерусалимский колледж для девушек. Предмет — русская литература XIX века. Обсуждаем «Пир во время чумы» (в чудесном переводе Авраама Шлионского):Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог <…>
Студентка — небольшая, круглолицая, востроглазая, в колледже изучает, кажется, компьютеры. Выглядит лет на семнадцать, но на самом деле ей двадцать три, она мать троих детей. Выпускница ортодоксальной религиозной школы для девочек «Бейт-Яаков»; литературу в школе не изучала, а в колледже взяла этот курс, чтобы заполнить дыру в расписании, и от меня впервые узнала о существовании таких жанров, как роман, поэма и трагедия. Она не сразу поняла, чем мы занимаемся, но довольно быстро освоилась и тогда начала высказываться так, что я старалась за ней записывать. — Это очень мужские стихи, — сказала она. — Прочитав их, я увидела: чтобы их понять, нужно найти к ним какую-нибудь женскую параллель. Стала искать и нашла: это роды. Когда я рожаю, я чувствую именно то, что здесь написано: будто бы я сражаюсь с какой-то исполинской нечеловеческой силой и знаю, что, с Божьей помощью, смогу ее победить, — то есть, как сказано в Мишлей, «препоясываюсь силой и облачаюсь могуществом»! Да, именно так: в этот роковой час сама я себе кажусь необъятно огромной, сильной, мощной… и счастливой. Роды — это возвышенный опыт, я дорожу им и желала бы, с Божьей помощью, испытать его еще много раз. Я всегда это чувствовала, а теперь, благодаря Пушкину, осознала и поняла. Надо же, оказывается, кроме Торы бывает еще литература, и это так классно! Тут остальные замужние студентки призадумались, сочувственно закивали и постановили: «Да, ты правильно все сказала, и прекрасно это выразил русский поэт Пушкин: Эшет хайль ми имца!».
В бурях есть покой!
Лермонтов в Иерусалимском колледже для девушек.А он, мятежный, просит бури,
Кеилу ба-саара — шалва!
— Как переводит Давид Шимони. — Вот, — говорю я, — настоящий романтический герой. Он ищет недостижимой гармонии: покоя в буре, шалва ба-саара. Но в нашем мире это невозможно, и потому романтический парус никогда не достигнет гавани, он вечно будет в пути… — Ну почему же, — возражают студентки, — в нашем мире такое тоже возможно. Есть такая гавань: это Эрец-Исраэль, наша страна! Затишье в эпицентре урагана, покой посреди бури — это и есть мы, это наш город, это Иерусалим…