добровольный крест, а радость. Странствия для него не цель, не просто охота к перемене мест, а средство — постоянно приносить наибольшую пользу.
Шестаков произнес это все так убежденно, что заядлый спорщик Маркаров не стал с ним спорить.
Вчера Погодаев получил телеграмму от Николая Ивановича с Енисея: ТЕПЛОХОД РАССВЕТ ВЫХОДИТ РЕЙС НЕ ПОЗЖЕ ШЕСТОГО МЕСТО ЗАБРОНИРОВАНО ЖДУ ПРИСТАНИ МАКЛАКОВО.
Погодаев показал телеграмму Маше.
— Значит, заранее условились?
— Вроде того.
— Короче говоря, обещал?
— Вроде обещал.
Маша была обижена, что Погодаев с таким опозданием посвящает ее в свои планы, забыла о том, что он давал капитану обещание еще до того, как познакомился с нею.
Он почувствовал это по ее тону и спросил:
— А что ты мне посоветуешь?
— Советовать поздно, нужно держать слово.
Он и рад был телеграмме от капитана-наставника Николая Ивановича, и одновременно кольнула тоска.
Не позже чем послезавтра надо отправляться на аэродром, на поклон к вертолетчикам, проситься в пассажиры до Кодинской заимки, а оттуда плыть катером. В низовьях Ангара судоходная, оказию найти нетрудно.
В ближайшую субботу и воскресенье он не увидится с Машей. И на будущей неделе не увидит ее. И через две недели не увидит. В лучшем случае вернется к пятнадцатому октября. И все это время не будет знать о Маше ровным счетом ничего.
Хозяйкиного адреса спрашивать не стал, все равно письмо с захолустной промежуточной пристани, да еще в нелетную погоду, придет после его возвращения...
На Енисее задержались с перегрузкой рабочего колеса, и «Рассвет» с баржей на буксире отчалил из Маклакова лишь 8 октября.
Им предстояло плыть наперегонки с рано наступившей зимой. Северный ветер выморозил запахи рыбы, водорослей — только острой студеной свежестью несло от свинцовой воды.
Ночевки сократили до минимума, экономя каждый час. Утрами не ждали, когда разойдется туман. На этот раз везли одно рабочее колесо, осадка баржи поменьше.
Ангару еще не сковало льдом, она с трудом противилась смерзанию. Шуга с каждым днем становилась гуще, в иных местах она уже торосилась, затрудняла маневрирование, руль стал менее чутким.
Как бы не «зашуговаться», не вмерзнуть в лед, не зазимовать!
Сдашь шкиперу дежурство и упадешь спать, едва успеешь чертыхнуться и с раздражением подумать: «Да пропади все пропадом! Что мне, больше других нужно? Гори оно синим пламенем. Фиг тебе, золотая рыбка, не попадайся в невод... Ничего не скажешь — нашел себе работенку! Полсуток без останова бегать по палубе, без роздыха ломать руки на откачке воды, на веслах, на якорной лебедке... Да что я, в конце концов, у бога теленка украл? За весь рейс в книгу не заглянул, Мартирос узнает — не похвалит...»
Он проваливался в небытие, не успев отсердиться.
Но как только шкипер тормошил Погодаева за плечо, тот вскакивал на ноги, снова готовый работать самую тяжелую матросскую работу.
Все ночи на плаву в клочья разорваны авралами, склеены из обрывков, лоскутов сна.
В одну из ночей, когда железная печка в комнатке на корме еще не выстыла, раздался стук в дверь. Кого в ночное время принесло на баржу? Шкипер стучать не будет.
— Войдите!
Дверь отворилась, и в комнату вошел Радищев. Он в парике, на нем кафтан, под мышкой держит шахматную доску.
— Кажется, сударь, родители нарекли тебя Геннадием?
Погодаев сразу узнал вошедшего и вскочил с топчана. Он читал про Радищева, работал в археологической экспедиции накануне затопления Илимска.
А вот откуда Радищев знает имя Погодаева?
— Присаживайтесь, пожалуйста, ваше благородие Александр Николаевич...
Радищев отошел к столу, стоявшему между двумя топчанами, раскрыл доску, достал фигуры и начал их расставлять.
— Не соблаговолишь ли, сударь, сыграть партию в шахматы? Токмо одну. Полагаю, успеем. Понеже Усть-Илим на осьмсот семнадцатой версте от устья, а мой острог Илимск и того дальше...
Он молниеносно расставил фигуры, спрятал в кулаках две пешки и протянул на выбор Погодаеву.
— Одесную или ошуюю? — спросил Радищев.
Погодаев указал на левую руку, но ему почему-то досталась не белая и не черная пешка, а зеленая, такого же цвета кафтан и чулки на знатном полуночнике; туфли с медными пряжками.
Радищев начал партию ходом королевской пешки, промолвив при этом:
— Маэстро пошел e2 — e4, все ахнули.
Пришелец споро расправился в шахматной баталии с Геннадием. Тот, правда, несколько раз, желая напугать его благородие, зловеще объявлял шахи королю, хотя сам понимал, что его угрозы пустые.
Едва Погодаев коснулся рукой коня, вырезанного из кости, как вспомнил — он уже держал в руках эту шахматную фигуру, правда с обломанной лошадиной мордой и гривой,
Нашел этого коня среди множества осколков стеклянной и фаянсовой посуды, так же как нашел светец, наконечники стрел, туески из бересты, вилки и другую утварь.
Тогда они вели раскопки на месте восьмикомнатного воеводского дома, где обитал в ссылке Радищев. Археолог Окладников склонялся к мысли, что эта шахматная фигурка — радищевская, ссыльный часто играл с винным приставом. Вряд ли кто-нибудь другой в Илимске был знаком с этой игрой до ссылки туда государственного преступника и имел шахматы.
Про последний шах забияки супротивника Радищев сказал: «А ты на шило кулаком не замахивайся» — и через ход поймал в ловушку ферзя. Погодаев вяло удивился; он и в школьных турнирах чаще проигрывал и околачивался всегда в нижней половине таблицы.
Александр Николаевич напомнил Погодаеву, как они вдвоем ездили на санях вверх по Илиму за пятьдесят верст, укрывая ноги медвежьей шкурой. Они осмотрели в Коршунихе рудную залежь, взяли пробу руды.
А потом Радищев в плавильной печи, установленной в кухне, плавил куски этой руды...
Просторная столовая Радищева сузилась до палубной надстройки на корме баржи, а плавильная печь превратилась в остывшую до холодной синевы железную печку в комнатке.
Погодаеву редко снились сны, а если и снились, то черно-белые. Он и не подозревал, что сны бывают и цветные, как фильмы в кино.
Огорченный своим проигрышем, Погодаев спал тревожно, и шкипер разбудил его сразу.
С теплохода прокричали, что объявлен аврал: в заборных ящиках машинного отделения, откуда поступает вода для охлаждения двигателей, появились куски льда.
Всех, кто не стоит на вахте, вызвали в машинное отделение.
Погодаев на ялике перебрался с баржи на теплоход и вместе с другими встал на аварийную вахту. Они без передышки вычерпывали лед из заборных ящиков, по триста семьдесят ведер ледяного крошева в час. В противном случае вода не поступала бы в кингстоны, двигатель перегрелся бы и вышел из строя.
В Усть-Илимске с