нетерпением ждали прихода каравана. На слуху у всех пятое колесо.

Над Ангарой висел вертолет, он радировал о местонахождении флотилии, она уже на подходе к Невону, часа через два появится у Тонкого мыса.

По местному радио передавали короткие сводки о приближении «Рассвета», их слушали в общежитиях.

— Я знал, кого командировать за пятым колесом! — похвалялся Михеич перед гидромонтажниками в соседней квартире. — Я к Погодаеву уже давно присмотрелся. Стоящий такелажник! Сам в три узла завяжется, а дело сделает, это ему плюс. И мои дорогие земляки с Металлического завода, родители турбины, тоже скажут ему ленинградское рабочее спасибо. Востсибстальмонтаж гордится своим воспитанником. Сибирский характер!

Галиуллин не пропускал сообщений по местному радиоузлу и был в приподнятом, праздничном настроении. Но одновременно поделился с Шестаковым своей тревогой.

Конечно, с Ангарой в ее низовьях шутить не приходится, до Полярного круга рукой подать. И никто не мог предвидеть, что наступит такая сверхранняя зима. На синоптиков надежда слабая, они и соврут — недорого возьмут.

Но разве можно играть листками отрывного календаря, как картами, да еще в такую азартную игру? Хотя бы две недели нужно было держать, в резерве. Планировать рейс в расчете на чей-то энтузиазм, на героические аварийные вахты, на талант капитана-наставника!

— А если бы не успели до ледостава? — не успокаивался Галиуллин. — Монтажники турбин были бы обречены на полугодовое ожиданье-безделье. И весь план наращивания мощности гидростанции полетел бы вверх тормашками. Рисковали полугодовой жизнью пятой турбины!..

Чернега связался с главным диспетчером гидростанции и раньше всех, до радиосводок, получал информацию о движении каравана.

«Рассвет» должен появиться у причала в ранние сумерки. Вот и решили после смены поехать на пристань. Дать пикап Рыбасов отказался:

— Еще чего недоставало. Устраивать летуну торжественную встречу!

Сперва Рыбасов сослался на нехватку бензина, потом на отсутствие шофера и отправился по своим делам, оглядываясь на ходу.

— Вот заметьте, — изрек Маркаров. — Чем глубокомысленнее он морщит лоб, тем большую глупость изрекает. Ни рыбасов, ни мясов...

Шестаков разыскал по телефону Пасечника и получил разрешение взять машину. А что касается шофера, то пикап поведет Нистратов, его водительские права уже год ржавеют без дела.

Садырин уселся в пикапе на первой скамейке, рядом с ним сиденье пустовало, в последнюю минуту его заняла Зина Галиуллина. Чернега сел позади всех; с Садыриным они по-прежнему в ссоре. Чернега в той самой куртке под замшу, зашитой руками Варежки, изрядно потрепанной.

Варежка поспешила занять место рядом с Шестаковым и взяла его под руку, ежась от удовольствия.

Выходя из автобуса, она низко пригнула голову, но тут же выпрямилась, приосанилась. Подчас рослые слегка сутулятся, как бы стесняясь своего роста, а Варежка ходила подняв голову, расправив плечи.

Мог ли Погодаев вообразить, что на пристани Тонкого мыса встретит столько своих?

«Рассвет» и баржа еще не пришвартовались, а Погодаев разглядел на пристани Зину Галиуллину об руку с Варежкой, Чернегу в куртке не по сезону и в высокой беличьей шапке, Шестакова, широкоплечего Маркарова, Нистратова.

Погодаев увидел на пристани и старого знакомого Клотика. На нем комбинезон с меховым воротником, капитанка с крабом, он что-то кричал Погодаеву, отчаянно жестикулировал. И на расстоянии было заметно, что Клотик уже согрелся ради торжественной встречи.

Докричаться еще нельзя было, но Погодаев услышал знакомый залихватский свист Садырина; тот стоял с непокрытой головой, а отсвистев свое, запустил пальцы в шевелюру.

На пристани услышали первые слова Погодаева:

— Соскучился по вас, черти!

Искал глазами Машу, но откуда ей быть на пристани, если он ничего не сообщил о возвращении? Радист теплохода соглашался отстукать приватную радиограмму. Погодаев помнил, что на языке полярников-радистов цифра «88» означает не то «привет», не то «целую». Но адреса Маши он не знал.

Погодаев спрыгнул на берег до того, как был подан трап. Вид у него измученный, зарос рыжеватой щетиной. За спиной многострадальная тощая котомка, на дне которой лежат две неразлучные, ни разу в этом путешествии не раскрытые книжки: «За далью — даль» и «Потаенный Радищев».

Стоянка «Рассвета» у Тонкого мыса была весьма кратковременной. Машинисты могучего крана выгрузили рабочее колесо в рекордно короткий срок.

Ледостав подступал к каравану все ближе. И утром «Рассвет» изо всех своих силенок заспешит вниз по течению.

Прежде чем направиться к пикапу, где за баранкой уже гордо восседал Нистратов, Погодаев повернулся к Ангаре, напоследок пристально, неторопливо всмотрелся в густую шугу, разбавленную по-зимнему черной водой.

Он вспомнил Андрея Константиновича Княжича:

— Энергоноситель...

Надо черкнуть Княжичу открытку, доложить, что пятое колесо благополучно приплыло. Вот так же Погодаев летом уведомил Княжича о счастливом окончании предыдущего рейса.

Почему Погодаеву запомнился тот погожий вечер на стыке лета и осени? Ведь тогда на пристани у Тонкого мыса его не встретила ни одна знакомая душа. Востсибстальмонтаж еще не рокировался в Усть-Илимск.

Неужто тот вечер запомнился лишь потому, что над рекой висело неправдоподобное сиреневое небо, исчирканное пролетающими утками?

Нет, память была обязана совсем другому. Именно с той поры у него возникло и не проходило ощущение, что он заглянул в завтрашний день.

 

1973—1979