очень жаль, что я этого не понимал.

— О, не извиняйтесь! — воскликнула Тогло. — Думаю, что вы-то как раз обращались бы со мной ровно, даже если бы с первого сердцебиения знали, кто мой дядюшка. Такое не часто встречается, и я этим очень дорожу.

— Я солгу, если скажу вам, что совершенно не задумывался о вашем происхождении, — признался Рэднал.

— Ну разумеется, Рэднал вез. Глупо было бы об этом не думать. Да я такого и не жду; до случая с птичкой-коприт я была уверена, что боги забыли, как творить чудеса. Но что бы вы там ни думали, это не помешало нашим отношениям.

— Я пытался относиться к вам так же, как и ко всем остальным.

— По-моему, у вас это получалось замечательно! — сказала она. — Вот почему мы так быстро стали друзьями в Котлован-Парке. Хотелось бы, чтобы мы оставались друзьями и впредь.

— Я бы тоже очень этого хотел, — промолвил Рэднал. — Если только вы не сочтете, что я так говорю из корыстных побуждений.

— Нет, не сочту. — Хотя Тогло продолжала улыбаться, глаза девушки оценивающе его изучали. По ее словам, многие пытались ее использовать… Рэднал сомневался, что им это удавалось.

— Знаете, учитывая то, кто вы есть на самом деле, мне еще труднее сказать, что… ну, что вы мне очень понравились там, в Котлован-Парке, — пробормотал он.

— Да, я понимаю ваше затруднение, — медленно проговорила Тогло. — Вы не хотите, чтобы я подумала, будто вы собираетесь меня использовать.

Она снова окинула Рэднала изучающим взглядом, и на этот раз он набрался смелости ответить ей тем же.

И от этого она нравилась ему еще больше. Пусть Эльтзака вез Мартоса влечет к дурам — он сам дурак. Рэднал порой по-всякому себя называл, однако дураком очень редко. В последний раз он так про себя подумал, когда выяснилось, кто такие на самом деле Эвилия и Лофоса. Да уж, когда он ошибался, он не останавливался на полпути.

Но, кажется, ему удалось себя реабилитировать — с помощью птички-коприт.

— Если нам суждено стать добрыми друзьями, — сказала Тогло, — обещайте мне только одно.

— Что? — спросил Рэднал, вдруг насторожившись. — Честно говоря, не люблю дружбу с условиями. Это слишком напоминает мне наш последний договор с Моргафом. Да, вот уже некоторое время мы с островитянами не воюем, но и не доверяем им — как и они нам. Лучший пример — события в Низине.

Тогло кивнула.

— Верно. И все же я надеюсь, что мое условие вас не слишком обременит.

— Продолжайте. — Он сделал глоток искрящегося вина.

— Что ж, ладно, Рэднал вез Кробир… Учтите, если мне еще раз доведется увидеть вас в спальном мешке с парочкой голых узкоголовых девиц — или даже широкобровых! — можете считать нашу дружбу законченной!

Немного вина попало ему в нос, и от этого Рэднал закашлялся еще судорожнее. Жадно ловя ртом воздух и вытирая платком лицо, он выиграл несколько сердцебиений, чтобы к нему вернулось присутствие духа.

— Тогло вез, считайте, что мы договорились, — торжественно произнес Рэднал.

И они пожали друг другу руки.

Перевел с английского Владимир БАКАНОВ

Публикуется с разрешения литературно-издательского агентства «Права и переводы», представляющего интересы автора в России.

Гарри Тартлдав

РЕАЛЬНОСТЬ ВЫМЫСЛА

Повесть «В низине» в 1994 г. была удостоена премии «Хьюго». Однако автор — один из именитых зарубежных писателей нового поколения — мало известен отечественному читателю. Поэтому мы решили предложить аудитории журнала выдержки из интервью с Г. Тартлдавом, опубликованного в журнале «Locus», дабы сам автор рассказал о своих литературных пристрастиях. Но об одном любопытном факте, связанном с историей нашего журнала, хотелось бы упомянуть. Книгой, во многом определившей писательские интересы Г. Тартлдава, стал роман Л. Спрэга де Кампа «Да не опустится тьма». Роман был переведен на русский язык В. Бакановым и опубликован в «Если» №2, 1992 г. С тех пор известный переводчик всерьез увлекся издательским делом и практически оставил перевод.

Однако, ознакомившись с повестью Г. Тартлдава, согласился перевести ее для журнала «Если».

Наверное, вас часто спрашивают, как вы придумали такой прелестный псевдоним? [Turtledove (англ.) — горлица.]

— Хотите верьте, хотите нет, но Гарри Тартлдав — мое настоящее имя. А вот как я стал Эриком Айверсоном — это разговор особый. В 1979 году издательство «Белмонт Тауэр» напечатало мой роман о мечах и колдовстве; попутно меня перекрестили в Эрика Айверсона. И не то чтобы книга была так уж связана со скандинавской мифологией, просто, по их мнению, никто не поверил бы, что у человека может быть фамилия Тартлдав. Были две причины, почему я некоторое время оставался Айверсоном. Во-первых, под настоящей фамилией я продолжал печатать научные работы. Кроме того, у меня тоже была ошибочная гипотеза — что кому-то и взаправду взбредет в голову читать «белмонттауэровскую» книгу.

Так вот я и получил этот псевдоним. Работая для журналов, я обзавелся еще и средним инициалом «Г», что означало «Годдэм» [Goddamn (англ.) — проклятый.]. Иногда я даже ставил на книгах автограф «Эрик Годдэм Айверсон» — своеобразный комментарий к навязанному мне псевдониму.

— Ваши произведения обычно строятся на реальном историческом материале. Например, цикл «Видессос». Это как-то связано с вашим образованием?

— Действие цикла «Видессос» разворачивается в некоем фантастическом аналоге Византийской империи. Я получил докторскую степень за работы по византийской истории, став таким образом чуть ли не самым безнадежным безработным в истории человечества. А вот историком (а позже и литератором) меня сделало пристрастие к чтению научной фантастики. Я действительно собирался посвятить себя науке, но скорее уж астрономии. Однако где-то в старших классах я прочитал роман Л. Спрэга де Кампа «Да не опустится тьма». Прежде такая литература мне в руки как-то не попадала. Я начал выяснять, что там правда, а что де Камп выдумал — и не сумел разобраться. Потом я поступил в Калифорнийский технологический институт и вылетел в конце первого курса, в немалой степени потому, что все больше интересовался историей и все меньше — физикой. Ну и, конечно же, потому что как раз тогда вышло известное издание «Властелина Колец» в мягкой обложке, и я прочитал его раз эдак восемнадцать — вместо того чтобы грызть гранит науки.

Дальше меня занесло в Лос-Анджелесский университет на отделение византийской истории. Я защитил докторскую и тут же обнаружил — собственно говоря, это начало проясняться уже где-то к середине аспирантуры, — что имею две возможности получить постоянную научную работу: почти нулевую и нулевую. Два года я преподавал в Лос-Анджелесе, замещая своего бывшего руководителя, пока тот