- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »
Юрий Божич Вечер трудного дня
Вечер трудного дня
В конторе я нарисовался около десяти. Это можно было расценить как опоздание. Можно, да некому: редактор ушла в высокие руководящие кабинеты. Располагались они этажом ниже. По коридору бродил Малков с пулеметными лентами фотопленок наперевес. Когда он поднимал их на свет и рассматривал кадр, возникал неявный образ Магомета на горе Хира. Борода, в частности, светилась. — Привет, — говорю.— А где женское поголовье редакции? — Пасется, понимаешь. — Ясно. — Тебе тут поклонницы звонили. В смысле — Шелестинский, с КМЗ. — Ну?.. — Они вроде бы хотят тебя кандидатом в депутаты выдвинуть. — Сельрады? — Чего? — Перегрелись, — говорю, — что ли?.. — Ты ему позвони. Я сказал, что ты придешь — перезвонишь. — Ты заботлив, как госстрах. Это даже удручает. — Че-то у тебя с глазами, — засомневался Малков. — Ерунда. Журналист получил задание: недоспать. — Лучше бы он, понимаешь, получил — переспать. — Логично, — говорю, — да не с кем. Захожу в свой кабинет — записка. Рукой Марьи Павловны: "Юра! Позвони на КМЗ. МП." Осада Сиракуз римлянами… Набрал Шелестинского. Разговор получился какой-то кальвинистский: видимо, все было предрешено. Как в сказке про колобка. Надо же, изумился я, — редакция не напрягла, от комсомола открестился, а тут… И зачем только я писал об их проблемах? Чтобы сделать их своими? Сижу… Голова заканчивается где-то на уровне зубов. Дальше — паутина боли. Глаза интернационально скатываются к переносице. Кто это придумал — пить с вечера? Заходит Ирка, машинистка. Улыбается по-рысьи. Протягивает какие-то мои опусы. После "Ятрани" в них появляется что-то прокрустово. Не рукописи — танкисты. Рост — 150. Где, черт возьми, своеобразие моей строки? Где география чернильных исправлений? Где удаль подписи, наконец? Вот это буржуйское слово — оно что, читается как "Божич"? — Кстати, — говорю, — ты зачем меня на целую букву "о" сократила? Мы что, на арамейский переходим? — Ой, не могу, — прыскает Ирка. — "Бжич"! Ой, не могу! — Ты — не машинистка. Ты — ротный писарь! Еще и принесла, небось, какую-то гадость. Я заглядываю в рукопись — точно: про экологию. Откуда-то влетает Инка. Взгляд — как у подпольщика после облавы: все, убежала, куда дела листовки — не помню; Ленина взяли? а зачем отдали?.. Короче, боец невидимого фронта. Корреспондент широкого профиля. — Малков уже ушел? — спрашивает. — М-м… гадство! Я забыла… — Малкова — забыла? Ну, с бородой такой мужик, в синем свитере… Фотокором зовут. Она собирается что-то объяснять. Потом машет рукой — мол, все равно. Под собственный смех женщинки удаляются. Я склоняюсь над столом. В тексте — чуть ли трубный глас архангела Гавриила: "Анализ онкозаболеваний показывает…" В общем, ложись, товарищ, смерть пришла! Заголовок соответствующий: "Земля тревоги нашей". Стейнбек, блин. Господи, Господи!.. Статисту дали роль борца. А тут еще эти выборы!.. Народ на них тянет, как беременных на солененькое. Не обходится без курьезов. Один соискатель накануне притащил мне доклад: "Новое в периодической системе Менделеева". С порога заявил: — Пока коммунисты у власти, этого не опубликуют. И ушел. Я почесал затылок: при чем здесь, спрашивается, выборы? Однако и коммунисты — тоже хороши! Ведут себя явно вызывающе: можно подумать, что они в сговоре с Менделеевым. Вытащил доклад, перевернул пару страниц. Позвонил Есипу. Кандидат наук, думаю, химик — пусть разбирается. — Кто-кто? — переспросил Владимир Петрович. Я повторил имя посетителя. Есип, слышу, погрузился в улыбку. — Мы с ним, — говорит, — когда-то вместе на кафедре работали. Однажды он подходит ко мне и говорит: "— Знаешь, Келдыша нет. — Как нет? — удивляюсь. — Нет и все. — Ч-черт! Что, умер, что ли? — Нет. Просто нет. — Ну, может, уехал куда, в командировку?.. — Нет, — говорит. — Я сегодня позвонил в Академию Наук, попросил: позовите Келдыша. А мне отвечают: его нет. — Может, он пописять пошел!.. — Если бы пошел, так бы и сказали. А то ведь сказали: нет. Понял? Нет его. Совсем нет. Понял? — П-понял, — говорю." Есип смеется. — Ясно, — отвечаю. — Келдыша нет. Менделеев — полное говно. Весь мир — бардак. — Кстати, — интересуется Владимир Петрович, — вы в курсе — завтра в Северодонецке митинг? — Откуда мне знать? Я ж в газете работаю. А вы что, ангажируете? Наутро — смутная атмосфера стрелецкой казни. В центре площади — деревянный помост, на котором батрачит микрофон. Народ бродит, как сусло. Есип вдруг спрашивает: — Вы знаете, что Рубежное основали запорожцы? Этого, думаю, мне только не хватало. Видимо, есть особый шарм: в Копенгагене выяснять детали Бостонского чаепития. Мы протискиваемся ближе к оратору. Над толпой, как мишень при стрельбе по "бегущему кабану", поднимаются и опускаются лозунги. Некоторые выглядят как-то незакончено. Например, "Чернобыль повторяется". Ну и?.. Из динамика долетает: — Еще не все грехи мои учлись. Еще не указано, что пятилетним мальчиком я пускал струйку через соседский забор!.. На площади — хохот. Я смотрю на выступающего. Ничего особенного, пожилой человек с физиономией замполита: за все болею — ни за что не отвечаю. — Тут спрашивают, сколько раз я был женат? Поясняю: трижды. Каюсь: больше не повториться! Опять смех. Мужчины аплодируют. Я поглядываю на Есипа: — Это кто ж такой? — Иосиф Курлат, поэт, — просвещает меня Владимир Петрович. Откуда-то выныривает рифмованный транспарант: "Защитим Курлата от партаппарата!" — Да тут, — говорю, — не без режиссуры… В свое время, оказывается, Курлат писал стихи Хрущеву, Брежневу и очередным съездам партии, начиная с двадцатого. О его славном прошлом ненароком вспомнил на страницах местной прессы какой-то горкомовский работник. Поэт обиделся и решил баллотироваться в депутаты. С поэтами это случается. — Сегодня на всякий пожарный он состоит в КПСС, "Рухе", "Зеленом світе" и еще где-то, — язвительно усмехается Есип. Это, кстати, его нормальное выражение лица. Не уверен, расстается ли он с ним в постели. Утеряй он где-то свою усмешку — ею все равно никто не сможет воспользоваться. Как ключами от разрушенного храма. Стало холодать. Выступающие меняли друг друга все чаще. Будто взбирались не на трибуну, а на лежанку. Когда претенденты уже всем порядком поднадоели, на помосте возникла фигура депутата Верховного Совета Ивана Степановича Матвиевского. Выглядел он скульптурно. Длинное синее пальто по
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (7) »