перенесем. Но мы ежедневно воздаем Господу молитву, чтобы этот Ауфшнайтер провалился в тартарары». Мои возражения по поводу неуместности подобных призывов к Всевышнему с точки зрения и теологии, и просто благочестия были решительно отметены госпожой главой местного отделения легиона.

Все это, разумеется, никоим образом не могло нарушить покой ответственного за хранение вещдоков. Как только тот или иной предмет был зарегистрирован, снабжен биркой на веревочке и запихнут на полку, он спокойно пылился там. Стоит себе и стоит – пить-есть не просит. Но иногда случались и казусы. В качестве доказательства наличия обмана при распродаже с молотка имущества одного из владельцев зоомагазина в один прекрасный день на полку угодили четыреста живехоньких золотых рыбок, в другой раз – бодрый попугайчик, которого попытались нелегально ввезти в страну. А однажды здесь поселился даже удав, с помощью которого один незадачливый дрессировщик из ревности вознамерился отправить на тот свет свою пассию. Не улыбайтесь, это на самом деле стало проблемой – удаву раз в неделю скармливали парочку кроликов, средства на их закупку проходили в смете по статье непредвиденных расходов. К счастью, дрессировщик был оправдан и скоренько забрал свое сокровище из камеры хранения. А что до золотых рыбок, мягкосердечный ответственный за хранение вещдоков решил прикармливать их из собственного кармана, однако это не помогло – рыбки постепенно издохли. Попугаю повезло больше – чиновник научил его высвистывать мелодию «Голубки», и попугаи исправно высвистывал ее до самой моей пенсии. Что с ним потом стало, я имею в виду попугая, понятия не имею. А чиновник отбыл на пенсию годом позже меня.

Здесь оказалась и комнатная липа, некогда украшавшая бордель, ее доставили потому, что ее листья были изукрашены непотребными рисунками. В прокуратуре условия произрастания оказались настолько благоприятными, что некогда миниатюрное деревце вскоре грозило превратить полутемное помещение камеры хранения вещдоков в чащобу. Я отдал распоряжение срубить ее. В сравнении с подобными невзгодами уход за белой пеларгонией был пустяком. Ее требовалось лишь регулярно поливать. И все же она усохла еще до начала процесса по делу. Следователи впали в панику. Начальник отдела прибежал ко мне и, запинаясь от страха, стал лепетать что-то о засушенных растениях, которые, дескать, в таком виде можно приобщить к делу, наклеив на листки бумаги, а затем подшить их в папку. И предъявил мне импровизированный гербарий. Я, подивившись аккуратности исполнения, успокоил его.

И все же, дорогие друзья, сын уже закончил все приготовления, и нам предстоит вознестись в высокие сферы искусства.

На этом заканчивается второй из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.

А я, Мими, вознесусь-ка полочкой повыше ворошить книжки.

Третий четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда «Дело с пеларгонией» приобретает несколько иной оборот

В день, когда около десяти утра в дверь особняка в стиле модерн, расположенного на тихой улочке престижного района, позвонила женщина в не по сезону толстом красно-коричневом манто с обернутым в целлофан стеблем белой пеларгонии в руке, за которой незаметно для гостьи проследила фрау Флуттерле (по имени Фридерика, как мне помнится), последняя как раз выходила из расположенного неподалеку дома, с тем чтобы направиться к газетному киоску на другой стороне пересекающего упомянутый район узкого канала, это было 19 июня и в четверг. Если мне не изменяет память, обо всем этом вы уже знаете с моих слов.

В то утро, когда в доме герра доктора Раймунда Ванзебаха, врача-рентгенолога, в четыре утра зазвонил телефон, на календаре было 16 июня, то есть понедельник.

Герр доктор Ванзебах не был разбужен резким звонком аппарата, более того, он дожидался его в бодрствующем состоянии (шел июнь месяц, приближался день летнего солнцестояния, а с ним и самая короткая в году ночь, и сквозь широкое окно роскошной квартиры врача-рентгенолога было видно, как занимается новый день) – уже в зеленом охотничьем обмундировании он торопливо бросился к телефону снять трубку, с тем чтобы звонок не разбудил и без того пребывавшую в утренние часы обычно в дурном настроении фрау Ванзебах, и, сняв трубку, ответил собеседнику, даже не представившись, а лишь коротким: «Да?» И тут же: «Уже иду».

Шлессерер приглашал доктора Ванзебаха поохотиться. Дело в том, что, несмотря на весьма удачную карьеру коммерсанта, чуточку недалекий во всех остальных отношениях Шлессерер все же не принадлежал к избранному кругу общения доктора Ванзебаха – члена престижного клуба «Состыкованных», а также других, не менее престижных, таких как «Наталла», «Ротари-клуб», кроме того, гольф-клуба и «Общества друзей Национального театра» (будучи в некоторых из перечисленных отнюдь не рядовым членом), – чье имя регулярно появлялось в местной прессе, в «Абендцайтунг», например, а нередко и в «Бунте», зачастую даже с фотографией, как правило, в обществе одетой в туалет от Версаче супруги и дочери, отдававшей предпочтение нарядам от «Роккобарокко». Именно благодаря его дочери, ее звали Ева, и подружились семейства Ванзебах и Шлессерер, поскольку Ева на протяжении некоторого времени находилась в приятельских отношениях с сыном Шлессерера Ральфом, причем узы дружбы были тесны настолько, что поговаривали о соединении семейств на родственной основе. Правда, потом эта дружба (едва не скрепленная помолвкой) расстроилась, что несколько отдалило семейства друг от друга, однако ничуть не повлияло на сердечные отношения Ванзебаха (который в обществе Шлессерера имел возможность отдохнуть от надсады светских отношений своего обычного круга общения) и Шлессерера (ему льстила дружба с пропечатываемой в «Бунте» персоной), который не отказывался от общества врача-рентгенолога, в то время как жены обоих начисто утратили интерес друг к другу, так что прежние отношения едва теплились.

К тому же доктор Ванзебах хотя и имел сельский домик у озера Шлирзее и даже лицензию на ловлю рыбы в одном из впадавших в него ручейков, но охотничьими угодьями не располагал. Ими располагал Шлессерер, который с той поры, как мог себе позволить подобное, страстно увлекся охотой и обожал расхаживать по лесу в зеленом одеянии, отстреливая ничем не досадивших ему зверюшек.

На начинавшуюся 16 июня неделю Шлессерер решил пригласить доктора Ванзебаха на охоту. Вероятно, вы помните, что та неделя июня в свое время была особой, день 17 июня в Боннской республике был красным в календаре, ибо в тот день полагалось солидарно скорбеть о незавидной участи томившихся на востоке братьев и