Авельянеды искать доску под номером 28. Комиссар сказал мне, что там я найду «то, что от нее осталось, потому что доставленное им нельзя было назвать телами». Общая могила была участком свежевскопанной земли размером пять метров на пять, более или менее в глубине кладбища. Я могу указать ее местонахождение. Было страшно осознать, каким образом были убиты и захоронены более ста человек, включая мою дочь.

2. Ввиду этой омерзительной ситуации и такой неописуемой жестокости в январе 1976 года я, проживавшая по адресу улица Лавалье, номер 730, пятый этаж, девятый район, Буэнос-Айрес, возбуждаю дело об убийстве против аргентинских вооруженных сил. Это я делаю в том же суде номер 8 Ла-Платы в коллегии по гражданским делам.

— Ты же видишь, все это ничего не стоит, — сказал скульптор, широким жестом обведя вокруг. — Ничего не стоит, Ноэми, я месяцами леплю это дерьмо, ты пишешь книги, эта женщина обличает зверства, мы выступаем с протестами на конгрессах и на круглых столах, мы почти что начинаем верить, что положение меняется, и оказывается достаточным двух минут, чтобы прочитать это и снова понять правду, чтобы...

— Ш-ш, в какой-то миг мне тоже так кажется, — ответила я, злясь, что это надо произносить. — Но принять это — все равно что послать им телеграмму с выражением поддержки, и кроме того, как тебе прекрасно известно, завтра ты встанешь и вскоре начнешь новую скульптуру, и будешь знать, что я сижу за пишущей машинкой, и будешь думать, что нас много, хотя бы нас и было так мало, и что неравенство сил не может быть и никогда не будет причиной, чтобы промолчать. Конец нотации. Ты дочитал? Мне пора.

Он отрицательно качнул головой, указал на кофейник.

Вслед за моим обращением в суд имели место следующие факты:

3. В марте 1976 года Адриан Сайдон, аргентинец, в возрасте двадцати четырех лет, служащий, жених моей дочери, был убит на улице города Буэнос-Айрес полицией, которая известила его отца.

Его тело не было отдано его отцу, доктору Абрааму Сайдону, потому что это являлось военной тайной.

4. Сантьяго Бруштейн, аргентинец, родившийся 25 декабря 1918 года, отец моей убитой дочери, упомянутой в пункте первом, по профессии доктор биохимических наук, имеющий лабораторию в городе Морон.

Факт. 11 июня 1976 года в 12 часов дня в его квартиру на улице Лавалье, номер 730, пятый этаж, квартира 9, явилась группа военных в штатском. Мой муж, при котором находилась медсестра, лежал в постели почти что при смерти по причине инфаркта, по прогнозу ему оставалось три месяца жизни. Военные спросили, где я и где наши дети, и добавили: «Как это какой-то наглый жид смеет возбуждать дело об убийстве против аргентинских вооруженных сил». Затем его подняли с постели и, осыпая ударами, затолкнули в автомобиль, не позволив забрать свои лекарства.

Свидетели утверждают, что для ареста вооруженные силы и полиция использовали около двадцати автомобилей. О нем мы больше никогда ничего не узнали. Из неофициальных источников нам стало известно, что он внезапно скончался в начале пыток.

— А я здесь, за тысячи километров, обсуждаю с издателем, на какой бумаге надо печатать фотографии скульптур, формат книги и обложку.

— Ах, дорогой, а я в эти дни пишу рассказ, где говорится не больше и не меньше как о пси-хо-ло-ги-ческих проблемах девочки в период полового созревания. Не начинай самоистязаться, думаю, что настоящих истязаний достаточно.

— Знаю, Ноэми, я это знаю, черт побери. Но всегда происходит одно и то же, мы всегда должны признать, что все это случилось в другом пространстве, в другое время. Мы никогда не были и не будем там, где, быть может...

(Я вспомнила о чем-то, прочитанном в детстве, может быть у Огюстена Тьерри, — рассказ о том, что когда один святой, кто знает как его звали, обращал в христианство Хлодвига и его народ, в тот момент, когда он описывал Хлодвигу бичевание и распятие Христа, король вскочил с трона, потрясая копьем, и закричал: «Ах, если бы я был там с моими франками!» — перл невозможного желания, та же бессильная ярость, какая владела скульптором во время чтения.)

5. Патрисия Вилья, аргентинка, родившаяся в Буэнос-Айресе в 1952 году, журналистка, она работала в агентстве «Интер-пресс-сервис», это сестра моей невестки.

Факт. Она и ее жених Эдуардо Суарес, тоже журналист, были арестованы в сентябре 1976 года и доставлены в Отделение общей координации федеральной полиции Буэнос-Айреса. Через неделю после похищения ее матери, обратившейся с запросом в соответствующие официальные инстанции, сообщили, что они очень сожалеют, что это была ошибка. Их тела не были отданы их родным.

6. Ирене Моника Бруштейн Бонапарте де Гинцберг, двадцати двух лет, по профессии художник, замужем за Марио Гинцбергом, старшим производителем строительных работ, двадцати четырех лет.

Факт. 11 марта 1977 года в 6 часов утра в их квартиру явились объединенные силы армии и полиции и увели обоих, бросив их малолетних детей — Викторию в возрасте два года шесть месяцев и Уго Роберто в возрасте год шесть месяцев — возле подъезда здания. Мы немедленно подали жалобу со ссылкой на habeas corpus, — я в консульстве Мехико, а отец Марио, мой сват, в федеральной столице.

Я просила помочь моей дочери Ирене и Марио, заявив об этой страшной серии фактов в следующие организации: Организация Объединенных Наций, Организация американских государств, «Эмнести Интернэшнл», Европейский парламент, Красный Крест и т.д.

Тем не менее я до сих пор не получила сообщения о месте их заключения. Я твердо надеюсь, что они еще живы.

Как мать, которой невозможно вернуться в Аргентину ввиду описанного мною преследования нашей семьи, и поскольку судебные иски были аннулированы, я прошу учреждения и лиц, борющихся в защиту прав человека, начать необходимую процедуру в целях возвращения мне моей дочери Ирене и ее мужа Mapио и таким образом сберечь им жизнь и свободу. Подпись: Лаура Беатрис Бонапарте Бруштейн» (Газета «Эль Паис», октябрь 1978 года, воспроизведено в «Денунсия», декабрь 1978 года).

Скульптор вернул мне вырезку, больше мы особенно не разговаривали, потому что у обоих слипались глаза, я почувствовала, что он доволен, что я согласилась участвовать в его книге; только тогда я сообразила, что он сомневался до самого конца, поскольку я известна как человек очень занятой, может быть как эгоистка, во всяком случае как писательница, полностью погруженная в свой мир. Я спросила его, есть ли поблизости стоянка такси, и вышла на пустую и холодную улицу, на мой вкус слишком широкую для Парижа. Порыв ветра заставил меня поднять воротник пальто, я слышала свои шаги, сухо постукивавшие среди тишины в ритме, который в силу усталости