Литвек - электронная библиотека >> Субкоманданте Инсурхенте Маркос >> Контркультура и др. >> Четвертая мировая война >> страница 4
другое правительство Латинской Америки не выделяло столько средств на археологические раскопки, научные исследования и содержание музеев, как мексиканское. Таким образом, мексиканский индеец оказался превращен в музейный экспонат и окаменелость — где любим и почитаем всеми. И в это же время существовали и существуют сильнейшая дискриминация современного индейского населения и презрение к их нынешней культуре со стороны «белой» и «метисной» части страны. В этом отношении можно — с некоторой натяжкой — сравнить роль индейцев в культуре и быту Мексики с ролью цыган в России или Испании.

Многочисленные черты культурной и исторической близости между Мексикой и Россией — отдельная и малоизученная тема. Не знаю, существуют ли этому какие-то рациональные объяснения, но ни в одной другой латиноамериканской стране наш человек не чувствует себя так «по-домашнему», как в Мексике. Первой новостью дня после нашего первого прилета в Мексику было столкновение между самолетом и поездом. Где еще, кроме России и Мексики, такое было бы возможно? И как после этого не любить Мексику?

Система правящей государственной Институционно-Революционной партии (ИРП), созданной в 1929 году постреволюционной бюрократией, пришедшей к власти после свержения диктатуры Порфирио Диаса — событиям известным нам по книге Джона Рида «Восставшая Мексика», единолично правившей страной до 1990 года, была весьма похожа на схему правления КПСС. Партийные структуры полностью подмяли под себя государственные и, несмотря на формальную демократию и существование оппозиционных партий, все это время в стране сохранялась жесткая вертикальная система правления, получившая название «дедократии», от слова «дедо» — палец, в смысле — указывающий перст.

Мексика стала первой страной Западного полушария, признавшей Советский Союз и установившей с ним дипломатические отношения. После поражения Испанской Республики, Мексика стала убежищем для сотен тысяч республиканцев. С победой Кубинской революции Мексика поддержала ее, и в течение всего времени правления ИРП сохраняло тесные отношения с правительством Фиделя Кастро. В течение всей бурной истории Латинской Америки ХХ века, в Мексике находили вторую родину жертвы диктатур и политических преследований со всего континента. Многочисленность проживающей здесь интеллектуальной элиты, множество университетов и первоклассных исследовательских центров, национальный кинематограф, театр, активная издательская деятельность — все это превращало город Мехико в культурную столицу Латинской Америки.

В то же время существовала и другая, менее афишируемая сторона этой реальности. За десятилетия бесконтрольной власти ИРП коррупция в правительственных сферах всех уровней стала неотъемлемой частью национальной жизни. По несправедливости распределения доходов Мексика, несмотря на всю свою прогрессивную внешнюю политику, ничем не отличалась от любой другой капиталистической страны «третьего мира». Нищета и социальная неравенство для многих ее жителей и большинства ее индейцев были вполне сравнимы ситуацией в соседних центральноамериканских странах.

И была у Мексики еще одна особенность, кардинально отличавшая ее от остальных стран региона: ее отношения с Кубой. Особая политика, проводившаяся ИРП в отношении Кубы и других социалистических стран, требовали точно такого же «особого отношения» с Мексикой. Ни Советский Союз, ни Куба никогда не поддержали бы никакого «партизанского очага» в Мексике. На протяжении 1960-х — начала 1980-х годов на Кубе проходили военную подготовку представители революционных движений практически всей Латинской Америки, всей — за исключением Мексики. Соображения «реалполитик» оказывались превыше всех прочих. В условиях региональной изоляции и североамериканской блокады Куба не могла себе позволить лишиться единственного постоянного союзника на континенте, поддерживая его врагов, в этом случае — мексиканских революционеров. Более того, весьма вероятно существование обмена информацией между властями Кубы и Мексики, позволявшего политической полиции ИРП, помогавшего подавлять в зародыше любую попытку создания в стране левых вооруженных групп. Поэтому революция здесь была невозможна.

В нескольких известных случаях попыток создания в стране революционных движений, политическая полиция Мексики в самом начале их возникновения проводила хирургические операции по задержанию, а часто и по физической ликвидации их лидеров. Эти репрессии не становились темой обсуждения в прогрессивных кругах, подконтрольные правительственной партии средства информации молчали, а тысячи проживавших в Мексике левых интеллектуалов континента были благодарны мексиканским властям за предоставленное убежище и не могли и не хотели верить в злодеяния своих амфитрионов. Нечто подобное произошло и 2 октября 1968 года, накануне Олимпиады в Мехико, когда войска в самом центре мексиканской столицы расстреляли на площади Тлателолько сотни студентов, требовавших демократических преобразований. В течение долгих лет тема бойни на площади Тлателолько была табу для «мировой прогрессивной общественности». Если многие не хотели верить в преступления Сталина, к чему было забивать себе голову преступлениями ИРП…

4. Транскультуризация, ультраправые боевики, церковь и традиции

Существует ли противоречие между развитием технологий и сохранением космогонизмов культур, отличных от нашей? Насколько справедливы частые обвинения в адрес противников неолиберальной глобализации вообще и сапатистов в частности в том, что они — «новые луддиты, сопротивляющиеся прогрессу»?

Один из интересных ответов (не единственный, конечно) на эти вопросы был дан в интервью 1999 года известного мексиканского журналиста, уже много лет живущего в Чьяпасе, Германа Беллинсгаузена испанскому писателю и политику Мануэлю Васкесу Монтальбану, автору книги «Маркос — властелин зеркал»:

«Васкес Монтальбан: Сегодня уже не остается индейцев, полностью изолированных от атрибутики современности, да и нет в этом необходимости. Если у них появляется телевизор или стиральная машина, влияет ли это каким-то образом на их мировосприятие? В какой степени проникновение всех этих элементов, связанных с одним восприятием мира, способно повлиять на их традиционную космогонию?

Беллинсгаузен: Лет двадцать или двадцать пять назад предсказания Фернандо Бенитеса, самого уважаемого историка мексиканского индеанизма, отличались пессимизмом и сводились к тому, что эти цивилизационные различия между одними и другими