воспользовавшись следующей формулировкой: «Мисс Эвелина Спарлинг с иждивенцами мужского пола в количестве, не превышающем разумную квоту...» и так далее. Хотелось бы, чтобы ты как следует усвоил подобные вещи и стал, когда подрастешь, активным человеком — мужчиной, не впадающим в апатию, как только дело коснется политики. И не обращай внимания на досужую болтовню, женщинам всегда нравились и будут нравиться энергичные мужчины».

Разумеется, серьезного значения всем благоглупостям, которыми пичкала меня Сис, я почти не придавал. Не дошколенок, соображаю уже — когда женщине приспичит выскочить замуж, совсем не важно, какие там энергичные и сверхактивные мужчины нравились ей прежде. Будь это иначе, разве Сис в числе трех сотен смазливых амазонок рванула бы на Венеру ловить первого подвернувшегося женишка?

Но тем не менее пассажиром в юридическом смысле я как будто не являлся. Стало быть, грозная надпись никакого отношения ко мне не имела и иметь не могла. Оставалось лишь догадываться, что сказала бы Сис по поводу подобного аргумента, но покамест я им располагал и мог пользоваться по собственному усмотрению. И появись кто, пустил бы в ход без долгих колебаний. Вот так впервые я и преступил закон.

И ужасно был этим доволен. Звезды в настоящем иллюминаторе смотрелись изумительно, Луна же в левом его уголке выглядела впятеро крупнее, чем доводилось видывать ее до сих пор — не считая того, что в кино, — огромный молочный пузырь в серых проплешинах кратеров, она просто потрясала воображение. Я надеялся поглазеть еще и на Землю, но, видать, не повезло — родная планета скрывалась где-то за корпусом. Совершенно расплющив нос о стекло, я угадал даже слабое мерцание далекого космолайнера, направляющегося куда-то к орбите Марса — вот бы и мне сейчас на нем побывать!

Затем, чуть дальше по коридору, тянувшемуся вдоль гигантского корпуса, над местом, буквально зиявшим отсутствием очередного иллюминатора, я обнаружил высоко на стене надпись точно такими же ядовито-алыми буквами, как и предыдущая: «Спасательный бот 47. Пассажиров — 22. Экипаж — 11. Посторонним вход категорически воспрещен!»

Еще один из этих строжайших запретов.

Я буквально распластался по стеклу соседнего иллюминатора и почти отчетливо сумел разглядеть темные ракетные дюзы катера, прилепившегося к громадине лайнера. Затем перебрался под саму надпись и попытался обнаружить вход. Тонкая, едва различимая линия герметичного шва описывала здесь здоровенный овал — это и был шлюз. И никаких тебе рычажков или тумблеров. Ни единой кнопочки, чтобы нажать и войти.

Похоже, люк был заперт звуковым замком — вроде тех, что использовались на входе в шлюзы и у нас в Моредонье. Но на стук или на голос? Я выстучал две известные мне комбинации, и ничего не случилось. Из голосовых кодов мне припомнился всего лишь один — ну а вдруг именно тот самый? Чем черт не шутит?

— Двадцать — двадцать три, сезам, отвори! — скомандовал я.

На секунду я поверил было, что случилось невозможное и мне с ходу посчастливилось попасть в яблочко, угадать одну из множества миллионов возможных комбинаций — дверь, притонув в пазах, стала откатываться в сторону... Но тут из темноты взметнулась широченная волосатая лапа, железные пальцы сомкнулись на моем горле, и меня, точно сардинку из банки, резким рывком втянуло в провал шлюза.

Больно грохнувшись о жесткий пол катера, я не успел еще сделать и вдоха, как люк снова намертво захлопнулся. Вспыхнул свет, и я обнаружил перед кончиком носа мрачно сверкающий ствол бластера, а выше — холодные голубые глаза мужика, крупнее которого отродясь не видывал.

Одет он был необычно — в комбинезон с капюшоном, скроенный из одного куска удивительной чешуйчато-зеленой ткани, которая казалась твердой и мягкой одновременно. И обут в высокие башмаки из того же неведомого материала.

Поражало и лицо незнакомца — густого коричневого цвета и даже как бы припорошенное копотью. Загаром такое уже не назовешь, он был смугл в той степени, какая достигается лишь непрестанным прокаливанием под лучами беспощадного солнца изо дня в день в течение долгих-долгих лет. Нечто подобное лицам телохранителей из Нового Орлеана, которых я видел, когда однажды побывал там на своих сухопутных каникулах. Волосы незнакомца, некогда, по-видимому, блондина, ниспадали теперь на плечи пышными волнами грязновато-желтого оттенка.

Такая грива встречалась мне лишь на иллюстрациях из учебника по древней истории и никогда — на живом человеке. Все мои знакомые мужчины неизменно стриглись «под горшок». Начисто позабыв даже о бластере, ношение которого без правительственной лицензии было, кстати, грубейшим нарушением уголовного уложения, я завороженно разглядывал патлы чужака, пока мурашки не побежали по моей спине.

Его взгляд.

Глаза незнакомца, лишенные какого бы то ни было выражения, уставились на меня не мигая. Сплошной синий лед. И на пепельно-шоколадном лице никаких эмоций. Словно какая-то глиняная маска. В памяти всплыл крокодил, немигающие буркалы которого я рассматривал сквозь стекло в надводном зоопарке с добрую четверть часа, пока жуткая тварь не соизволила наконец разинуть на меня свою длинную зубастую пасть.

— Вот же дерьмо зеленое! — неожиданно прозвучал довольно приятный хрипловатый голос. — Всего лишь головастика зацепил! А я-то перенервничал... Чуть не вспотел, понимаешь!

Незнакомец сунул бластер в кобуру все из той же чешуйчатой кожи, скрестил руки на груди и уставился на меня вновь. Я поднялся на ноги с чувством заметного облегчения — глаза его уже начинали оттаивать — и сделал правой рукой элегантный жест, которому обучила меня сестра:

— Разрешите представиться, меня зовут Фердинанд Спарлинг. Чрезвычайно рад познакомиться с вами, мистер... мистер...

— Для твоего же блага надеюсь, — загадочно проронил сквозь зубы собеседник, — что ты не то, чем кажешься, — не малолетний братишка одной из этих безмужних пронырок.

— Пронырок?

— Ну, самок в поисках партнера. Так долинники прозвали земных невест.

— Долинники — это, кажется, настоящие обитатели Венеры, тамошние уроженцы? И вы тоже, наверное, венерианин? А из какой ее области? И что имели в виду, говоря, что надеетесь...

Собеседник рассмеялся и легонько подпихнул меня к одной из коек вдоль борта.

— Вопросики задаешь, — заметил он с широкой и ясной улыбкой. — Скажу только, что Венера — мир крутой и не самое подходящее местечко для сухофрукта, особенно для головастика вроде тебя с холостой сестрицей на шее.

— Я вовсе не сухорук! И не сухоног! — обиделся я. И гордо прибавил: — Мы с сестрой из Моредонья.

— Сухофрукт, я сказал, — не сухорук. А что за