снаружи и внутри, взять судьбу в свои руки! Эмили записывала и скоро набросала достаточно текста для целой серии объявлений. Для этого клиента рекламная кампания готова.

Довольная, она убрала записи и рисунки и направилась в гостиную. Жаль, что ей эта краска вряд ли поможет.

Бабушка дремала, Сьюзет вязала крючком и одновременно смотрела драму про врачей.

– Пойду немного проветрюсь, – шепнула ей Эмили и тихо открыла дверь.

И взвизгнула от испуга, увидев по другую сторону сетки большую темную тень. Торопливо щелкнула выключателем. Дрю.

– Что ты тут делаешь?

– Надо поговорить.

Этот бархатный голос! Как он заставляет пробуждаться чувства, трепетать каждую клеточку тела! С их последней встречи Эмили продвинулась далеко: ее карьера, вся ее жизнь уже шли верной дорогой и с каждым днем приближали Эмили к успеху. Но сердце не продвинулось к исцелению ни на один малюсенький шаг – и вид Дрю болезненно ей об этом напомнил.

Мало ему, что она постоянно о нем думает?

Неужели необходимо вот так являться, напоминая о том, что у них могло быть – и никогда не будет?

– Что такое? – поинтересовалась со своего дивана бабушка, успевшая проснуться. – Кто там?

– Все нормально, бабуля, – откликнулась Эмили. Между ней и ее нежданным гостем хлипкая, но все же преграда. – Меня напугала крыса, появившаяся у дверей.

В масляно-желтом свете лампочки, освещавшей вход, было заметно, как Дрю передернуло.

– Измываешься?

– Интересно, почему все задают мне один и тот же вопрос?

– Потому что ты не хочешь идти людям навстречу, – пробормотала бабуля громко, чтобы внучка услышала.

– А что, если я не хочу с тобой говорить?

– Не говори. Слушай.

Он открыл дверь, поймал Эмили за руку и вытащил на веранду.

Эмили показалось, что по телу побежали искры. Какое уж тут исцеление, если одно-единственное прикосновение, и все летит в тартарары.

Эмили выдернула руку и отошла к дальнему краю веранды. Надо как-то сохранить трезвую голову и проследить за своими гормонами, чтобы их уровень не вылетел за пределы таблиц. Устроившись на перилах, она скрестила на груди руки, упорно не глядя на Дрю.

– Хорошо, говори. Но не думай, что я подставлю другую щеку, чтобы следы твоих кроссовок выглядели симметрично.

– Ты о чем? – В голосе Дрю звучала растерянность.

Эмили вздохнула и не потрудилась объяснить.

– Ты, кажется, хотел мне что-то сказать?

Скажи, что ты свалял колоссального дурака и не достоин моей любви. Скажи, что твоя жизнь без меня пуста.

И что дальше? Простить его? Кинуться ему в объятья, благодаря богов за такой чудесный шанс, как будто он и не прогулялся по ее сердцу в грязной обуви?

А потом поверить ему и не бояться новой обиды?

Наверное, нет.

Пусть скажет, что хотел, и она над этим подумает.

Он подошел ближе, и она, наконец, смогла его как следует разглядеть. Эмили почувствовала, как гаснет ее злость. Пожалуй, именно о таких говорят: «краше в гроб кладут». Нет больше ни танцующих отблесков в невероятных зеленых глазах, ни игривой улыбки, приподнимающей уголки рта, который так хочется поцеловать. Ему очень плохо – ведь он только что потерял друга.

– Я слышала, что случилось с Фитсом. Мне так жаль.

Руки в карманах, глаза опущены.

– Спасибо. Это был тяжелый день.

И Дрю рассказал ей о пожаре, и о несчастном случае, стоившем Фитсу жизни, о том, как ужасно было явиться к Кристе с сообщением, что ее муж больше домой не придет. Она слышала боль в его голосе, видела волнение в глазах, и последняя баррикада, возведенная ею вокруг своего разбитого сердца и уязвленной гордости, рассыпалась в щебенку.

Он взглянул ей в глаза.

– Я был не прав, Эмили.

– В чем же это?

– Во всем.

– Даже так? – Она еще не желала сдаваться. – Из чего же ты делаешь столь неожиданный вывод?

Он протянул к ней руку, согрел ее щеку ладонью.

– Мне тебя так не хватало.

Мне тоже, тоже, тоже! – кричала бедная душа Эмили.

– Говорят, что кошки – превосходные компаньоны. Может, заведешь себе одну?

Он едва заметно усмехнулся.

– А вот ты оказалась права. – Он провел большим пальцем по ее щеке.

Эмили закатила глаза.

– Это в чем же?

– Во всем.

Эти лаконичные высказывания начинали надоедать.

– Детали, пожалуйста.

В точку попала бабуля. Не хочет она идти людям навстречу – ну никак.

– Я боялся. – Дрю опустил руку и переплел ее пальцы со своими. – Я действительно боялся. И сейчас боюсь, ведь я люблю тебя так сильно, что это болит. Здесь. – Он поднял их соединенные руки и прижал к сердцу. – Мне до смерти страшно любить тебя, но и прожить без тебя жизнь… наверное, этого я тоже не смогу.

– Ты оскорбил меня. – Легко он не отделается. Хотя она и любит его, любит всем сердцем, несмотря на оскорбление, и принадлежит ему. Ибо этот сексуальный волшебник проложил себе дорогу ласковыми словами вокруг ее оборонных редутов, обратил в ничто все ее трезвые соображения и устремился прямиком к ее сердцу, точно по неоспоримому праву, торжественно дарованному Судьбой.

– Да, я жалею об этом. – Его губы скользнули по ее лицу так нежно, что ей захотелось плакать. – Только прости меня, Эмили, и вся моя жизнь будет посвящена тому, чтобы искупить это. Обещаю.

Голосовые связки Эмили отказались служить.

– Скажи же что-нибудь, дорогая.

Волнение не давало ей говорить, и пришлось ответить действием: обвить его руками за шею, прижаться к нему и поцеловать со всей любовью, живущей в ее сердце.

– Эмили. – Неуверенный голос Сьюзет с трудом пробился сквозь пелену уже охватывающего ее желания. – Вельма спрашивает, простила ли ты его, или достать дедушкино ружье для паразитов?

Эмили хихикнула. Давненько ее не ловили с парнем на веранде. Только на сей раз с ней не кто-нибудь, а Дрю. Тот, кто воспламенил в ней желание жарче тропического зноя и наполнил сердце необыкновенной радостью.

– Скажите, что паразита засадили в клетку, – крикнул Дрю. – И паразит донельзя счастлив, – шепнул он.

– Она его простила, – сказала Сьюзет, закрывая дверь и выключая наружный свет.

– А теперь начинай искупать свою вину. – Эмили прижалась к нему теснее.

Он тихо засмеялся и выбрал точку чуть ниже уха. Желание жаркой волной прокатилось вниз по ее спине и теплом растеклось по телу, наполняя его истомой предвкушения. Сексуальный волшебник приступил к выполнению обещанного, и начало явно говорило, что он выполнит свою клятву наилучшим образом.