соберется в дорогу, и идти за ней так, чтобы это никому не бросилось в глаза. Но условия работы уже приучили молодого лейтенанта сдерживать нетерпение. Проклиная и старуху, и того, кому она писала, он терпеливо ждал, и терпение его, наконец, вознаградилось. Однажды утром он увидел, что баба Домаха, одетая в дорогу, показалась с большим замком в руках, и поспешил в районный центр, к отделению связи.

Удача в этот день сопутствовала лейтенанту во всем. В момент, когда появилась баба Домаха, он стоял у почтового ящика и старательно выводил адрес на положенном на блокнот конверте. Его белую безрукавку шевелил ветерок, спутанные прядки белокурых волос свисали на глаза. Пытливо взглянув на растрепанного молодого человека, поглощенного письмом, и, по всей вероятности, убедившись в его безобидности, старуха вынула из кармана потертого мужского пиджака конверт и бросила его в ящик…

Спустя час лейтенант уже докладывал майору Мехеде о добытых им сведениях.

Выслушав доклад Коваля, майор вскочил из-за стола.

— Да ты понимаешь, какие сведения ты раздобыл! Первейшей важности сведения! Ведь Николай Панченко вместе со всеми подпольщиками расстрелян немцами. И труп его односельчане опознали. По левой руке, на которой не было указательного пальца, отрезанного силосорезкой. Я специально опросил недавно всех, кто присутствовал при опознании расстрелянных. А теперь выясняется, что старуха Цивка пишет Николаю Панченко письма да еще отправляет их с такими предосторожностями!…

* * *

Майор Мехеда сидел в отделе кадров артели «Коммунар» и изучал личные дела работников. Непривычный галстук жал ему шею, штатский костюм стеснял движения — все время казалось, будто пиджак сползает с плеч.

Работники отдела кадров холодно посматривали на этого неожиданно приехавшего из области ревизора, и в их взглядах читалось: «Почему вдруг ревизия? Смотри, да и придерется: мол, личные дела неправильно оформлены или еще что…»

Одной только девушке с пышным перманентом, отбиравшей для просмотра ревизору личные дела, присутствие незнакомого, пусть даже немолодого мужчины доставляло видимое удовольствие. Она все время вертелась возле Мехеды, бросала на него выразительно-смущенные взгляды и кокетливо улыбалась.

«Экая надоедливая особа!» — с досадой думал Мехеда, стараясь оградить себя от заигрываний томной девицы подчеркнутой деловитостью. Он уже устал от груды просмотренных папок. Как всегда, в минуты волнения его начинала мучить изжога и тупая боль в подреберье. Чтобы скрыть свою заинтересованность единственным делом, ради которого он приехал, — документами Николая Панченко, — ему приходилось делать вид, будто он пристально изучает все личные дела сотрудников «Коммунара».

Наконец, в очередной стопке поданных девушкой личных дел он увидел то, что его интересовало. Под номером 1245 на папке красовалась четко выведенная надпись: «Панченко Николай Федорович».

С нарочитым безразличием взглянув на надпись, Мехеда вытащил портсигар, долго разминал папиросу, прикурил. Спасительная папироса, дающая возможность собраться с мыслями, овладеть своими чувствами! Теперь можно придвинуть папку к себе и открыть обложку. Мехеда неторопливо перевернул страничку и едва не вскрикнул от изумления, хотя именно этого ожидал: с фотографии, приклеенной на первом листке личного дела Николая Панченко, на него смотрело уже знакомое лицо Цивки. То самое лицо, которое он впервые увидел на портрете в хате бабы Домахи, то самое лицо, которое он досконально изучил по маленькой, тайком сделанной с этого портрета фотографии, лежавшей сейчас в кармане его пиджака.

«Цивка! Значит, дело об убийстве маленькой Лиды близится к концу. Все ясно. Провокатор Цивка покушался на жизнь Косачева, но убил его дочь!»

Когда поздно вечером Мехеда вышел из отдела кадров на улицу, все небо было затянуто клочковатой дымкой облаков. С юга стремительно надвигалась черная грозовая туча. Время от времени ее пронизывали ломаные стрелы молний, издали доносились раскаты грома. Ветер свежел. Мехеда с жадностью вдыхал воздух, влажный, насыщенный запахом дождя, и в приближении грозы ему невольно чудилось дыхание могучей, очищающей силы, которая сметет с лица земли всю нечисть, подобную Цивке, все то, что порождает само понятие предательства и преступления.

* * *

Мехеда уже располагал достоверными данными о том, что по документам расстрелянного гитлеровцами партизана Николая Панченко проживает агент гестапо Цивка, в свое время предавший подпольную группу Косачева.

Дальнейшее расследование установило, что в ночь убийства Лиды Цивка на работе не был. Он попросился в отпуск, и пятидневный отпуск был ему предоставлен.

Получив санкцию районного прокурора на арест Цивки и обыск в его квартире, Мехеда срочно вызвал в Енакиево лейтенанта Коваля.

— Ну, вот, лейтенант, ниточка из хаты бабы Домахи привела нас в Донбасс. Возможно, поведет и дальше. Думаю, что вы не прочь лично познакомиться с таинственным адресатом старухи, который доставил вам столько хлопот. На операцию отправляемся на рассвете.

Заметно взволнованный Коваль спросил:

— Разрешите обратиться, товарищ майор?

— Слушаю вас, лейтенант.

— Операция может быть небезопасна, а ваше личное участие…

— Выполняйте приказание, лейтенант! — строго прервал его Мехеда. Но, заметив растерянное, почти виноватое выражение его лица, смягчился. — Видите ли, лейтенант, — сказал он уже другим тоном, — меня все время мучило чувство вины перед маленькой Лидой. Только арестовав ее убийцу, я смогу вздохнуть спокойно! А вы предлагаете, чтобы в самую решающую минуту я был в стороне?…

Едва забрезжил рассвет, майор Мехеда и лейтенант Коваль уже стояли у дверей квартиры, в которой жил Цивка. Лейтенант постучал сначала тихонько, затем громче. Цивка, очевидно, не спал, так как почти сразу же за дверью послышались шаги и несколько раздраженный голос:

— Кто там?

У Цивки могло быть оружие, и лейтенант решил соблюдать осторожность.

— Да открывайте же, вам вызов на работу… Гоняют в такую рань! — ворчливо отозвался он и старчески закашлялся.

Цивка с минуту помедлил, затем приоткрыл дверь.

Воспользовавшись этим, Коваль рывком распахнул дверную створку и, тесня растерянного Цивку назад, вошел в комнату. За ним вошел Мехеда.

— Гражданин Цивка, прошу не шуметь! Вот ордер на ваше задержание и обыск квартиры, — сказал Коваль и многозначительно похлопал себя по карману брюк, где лежал револьвер.

Застывший было на месте Цивка, поняв значение этого жеста, бессильно опустился на стул. Он пытался что-то сказать, но губы