Вторая группа — любопытные, безразличные люди, для них такое — просто пункт туристской программы.

Третья группа — к ней относится Георг — для нас большая редкость. Это люди, которые в таких местах думают больше о преступлениях и цифрах и спрашивают себя о том, что было причиной всех этих мучений и гибели.

Перевод с немецкого М. ФЕДОРОВА

Ян ШТЯВНИЦКИЙ (ЧЕХОСЛОВАКИЯ) ПАРТБИЛЕТ

— Скорей, скорей! — подгонял свою группу командир Зимиак. В его голосе чувствовалась настойчивая требовательность. Люди отделялись от деревьев и делали несколько шагов вверх по крутому склону. Только Мило Грончик еще лежал у пулемета и сеял веер пуль в узкую долину. Временами он оглядывался, вероятно, чтобы убедиться, все ли ушли, а когда видел, что партизаны слишком медленно отступают, зло ругал Зимиака.

— Скорее вверх! — приказывал командир. — Нам надо подняться, пока не стемнеет.

Солнце уже зашло, и сумрак в лесу быстро сменился темной ночью. Белел только снег. От ночных морозов корочка снега на сугробах превратилась в ледяной панцирь. Даже грубым сапогом его нельзя было пробить.

— Справляешься, девочка? — спросил старик Снопко тоненькую девушку, когда вместе с ней оказался за пушистой елью.

— Ничего, справляюсь, — со вздохом ответила Вероника, поправляя на плече мешок, чтобы он не мешал ей карабкаться.

Они не прошли еще и половины пути, а у нее уже вся спина была влажная от пота. И ноги у нее подламывались, хотя она относила это к собственной слабости и плохому самочувствию. Ей надо выдержать и быть не хуже других. Ведь мужчины тащат ружья, автоматы, патроны, а она только легкий мешок да пистолет.

— Вверху передохнем, — сказал Снопко и тыльной стороной руки вытер пот со лба, — конечно, если нам дадут... — добавил он, как бы опасаясь, что это его обещание не будет выполнено.

— Пошли! — послышался настойчивый голос Зимиака, и в этот момент кто-то ойкнул.

— Ранило? — вскрикнула Вероника.

— Нет, только за одежду задело.

Стрельба прекратилась, хотя кое-где еще раздавались отдельные выстрелы. Люди перестали разговаривать, чтобы враг в полутьме не пошел на их голоса.

Вероника хватала воздух открытым ртом. Там, где подъем был особенно крутым, она помогала себе руками. Казалось, грудь разорвется от биения сердца. От подъема болели уже не только ноги, но и живот и глаза.

Уже больше недели преследует их рота альпийских стрелков. И им приходится урывками есть, стоя спать. Дни и числа перемешались у них в голове так, что если бы кто-нибудь спросил, какой сегодня день, понедельник или вторник, то на него посмотрели бы с удивлением. Для чего им это надо знать? Календарь существует для людей, которые вечером могут спокойно лечь спать, чтобы утром проснуться и приветствовать новый день. Для них же главное сейчас понять, где находятся альпийские стрелки и как от них уйти.

Снег почти повсюду превратился в лед. Вероника усиленно работала ногами и руками. Как-то раз она споткнулась и ударилась лицом о шершавую корку снега. Щиплющая боль прошла по лицу, язык кольнул вкус крови. Но она продолжала без жалоб идти вместе со всеми.

Вдруг кто-то начал громко кашлять. Это Снопко. Уже с осени мучает старика кашель, но тот пока старается не обращать на него внимания.

Неожиданно откос перешел в ровную площадку... И хотя на ней росли деревья, Вероника почувствовала, как мерзнет от порывистого ветра лицо.

— Спрячься за деревьями, — услышала она голос Зимиака. — Матей и Вило, вы останетесь на страже!

— Слушаюсь, командир, — ответил Вило по-мальчишески.

— Петруляк и Зиго, пойдете на другую сторону!

— Хорошо...

— Вот видишь, девочка, мы и добрались, — приблизился к Веронике Снопко. — Немножко отдохнем, враги едва ли сунутся ночью в лес.

— Коммунисты, ко мне, — позвал Зимиак, — надо посоветоваться.

— Иду, — шепотом ответил Снопко и опустил воротник полушубка.

— Деда! — схватила его за рукав Вероника.

— Боишься? — спросил он и взял в свои грубые ладони ее закоченевшие от холода руки.

— Нет... нет, — быстро сказала она. — У вас будет собрание?

— Собрание? — удивился Снопко. — Сейчас на это нет времени. Ведь у нас не парламент, где можно с утра до вечера болтать языком. Позавчера убили комиссара, а вчера Шумека — заместителя командира. Вот Зимиак и хочет посоветоваться, как дальше быть.

— Деда, когда закончите, позовите сразу меня, — зашептала Вероника.

— Ко всем?

— Да.

— А нельзя отложить? — спросил он, продолжая согревать ее пальцы в своих ладонях.

Она могла бы быть его дочерью или невесткой, только он, к сожалению, пережил обоих своих близнецов. Петра убило в каменоломне, когда пьяный подрывник поджег шнур раньше, чем было нужно. А так как тот принадлежал к семье владельца каменоломни, то ему за это ничего не было. Наоборот, хотели вину свалить на Петра, ссылаясь на то, что он будто бы оказался там, где быть не положено. Второй сын ушел с ним в горы и был застрелен охранником, когда закладывал взрывчатку под мост. Павел упал в реку, и вода унесла его по течению. Только через три недели отец узнал, что Павла вытащили из воды и ночью, чтобы не видели фашисты, похоронили.

— Нельзя, — покачала головой Вероника.

— Скажу им... если согласятся...

— Деда, я недолго...

— Подожди меня здесь, я приду за тобой.

— Ладно, — пообещала Вероника и оперлась о дерево.

В ветвях посвистывал ветер. Стволы деревьев глухо потрескивали. Иногда на замерзший снег падала сухая шишка, как осенью зрелое яблоко на траву. Партизаны прижались к деревьям, и каждый по-своему собирался с силами.

Еще неделю назад они были приблизительно в десяти километрах от фронта. Зимиак с остальными рассчитал, что за три ночи они дойдут до того места, где смогут, выдержав бой, перейти через линию фронта. Но связные принесли другой приказ: весь партизанский отряд разбить на две части. Одна перейдет линию фронта, дабы создать у фашистов представление, что в тылу партизан уже не осталось. Вторая направится в сторону от фронта и будет устраивать диверсии прежде всего на железных дорогах, мостах, складах, чтобы затруднить продвижение немецких эшелонов.

Тогда тоже была ночь. Горел маленький костер. Все они стояли друг против друга. Каждый добровольно должен был решить, пойдет он через линию фронта или останется в своем отряде, чтобы бороться с фашистами в тылу.

— Кто хочет остаться, — медленно произнес Зимиак, — пусть поднимет руку.

— Я, — первый выставил ладонь Снопко.

— И я, — присоединился к нему Мишо Грончик. — Здесь мы нужнее, чем там.