Пособим, подможем...

Вытаскивал и все не мог вытащить Серова из тугих покровских заушин, отодрать не мог от жидкого блеска Чистых прудов обходительный Хосяк, любезный завотделением усиленной медикаментозной терапии.

- Больной, очнитесь! Придем в себя, больной! - (Это уже Калерия). Видите, Афанасий Нилыч, права я была. Невроз, конечно... А насчет остального не могу с вами согласиться. Аминазин, соли лития, витамины, глюкозу в вену - да. А инсулин

- нет... Не могу согласиться.

Хосяк и Калерия помогли Серову подняться с узкой длинной кушетки, на которую он давно уже и незаметно для себя опустился, и под локоток, и в коридор, и за светлые двери в драное кресло. А сами назад, назад договариваться!

Серов остался в кресле бездвижно сидеть, завотделением и лечащий врач вернулись в узкий кабинет.

Хосяк тут же вынул из полупустого стеклянного шкафа свежую медкарту, аккуратно наклеил на нее спереди чистый обрезной лист, но ничего на нем не написал, на Калерию в упор глянул, тихо спросил:

- Ты откуда его такого выкопала? Ты что, не знаешь, что нам лишних ушей и глаз тут не надо? Это мне-то за любовь, за ласку такой подарочек?

И тут же фельдшерским петушащимся тенорком, словно зачеркивая все сказанное: - Когда это у него началось?

Долгоногий, худой, всклокоченный, но и жилистый, но и сильный, с медовыми белками, со сгущенным кофейком зрачков, с тонким в хряще, но отнюдь не болезненным, отнюдь не птичьим, скорей уж собачьим, борзейшим носом и сморщенной вишенкой рта, - Хосяк встал и, ожидая ответа, начал медленно и ритмично раскачиваться всем телом из стороны в сторону, словно оголодавший белый медведь.

Белый халат его крахмальный при этом жестко топорщился, хрустко угрожал, предлагал не ломать дуру, одуматься, разобраться с чужаком по-настоящему...

- А с "событий", - закрываясь от нежно-въедливого взгляда, ухмылкой отвечала высокая, под стать Хосяку, с косой рыжеватой, забранной в корзинку, длиннолицая и долгоокая, с носовым волнующим голосом, Калерия. Но это, как ты понимаешь, только рецидив - с событий. Началось всё, конечно, раньше. Думаю, лет пять-шесть он в себе подходящую среду уже носит. Я ведь говорила тебе, что немного знаю его по Москве. А события, они ведь только...

- Какие события, лапа? В Москве, почитай, кажин Божий день - события...

- Ну какие-какие. Я имею в виду последний заговор, конечно. В газетах о нем, ясное дело, не писали, но слухи-то идут. Был такой заговор, был.

- Заткнись, дура! Заговор - не наше поле! Больные с такой проблематикой нам не нужны. Я тебе такого пациента заказывал? Ну что, скажи на милость, я с ним с таким делать буду? Он твердит как попугай то, что ты ему подсказала: заговор, заговор! А ну как главному донесут?

- Про заговор я ему не подсказывала... Он сам его выдумал.

- Сам, сам... Главный и так на нас косо смотрит. Да что там косо! Жрать с требухой готов! Понимаешь, чем все это может кончиться? А ты невроз, невроз...

- Ты ведь и сам его в этом убеждал.

- Его-то убеждал. И правильно делал. Зачем парня зря пугать. Но запишем-то мы ему паранойю, психастению, психические автоматизмы и сверхценный бред, "сделанность мыслей" и "синдром монолога" запишем!

- У него ведь ничего этого нет!

- Нет - так будет... А как мне прикажешь объясняться, ежели спросят, с чего это я иногороднего с жалким неврозиком в закрытое отделение поместил? Да и потом. С больными он разговаривать будет? С врачами будет? Вдруг опять про заговор начнет распространяться, про "голоса"? Подстраховаться надо!

- Да ведь с таким диагнозом его у нас долго держать придется: полгода, год. И лечение назначать соответствующее тяжести заболевания! Я-то думала, он месяц-другой полежит, подлечим, и пусть себе с Богом едет...

- Лечение, конечно, назначим. А насчет долго... Ну, это, лапа, вовсе не бязательно. Подлечим, как ты выразилась, и выпустим. Есть, есть у меня насчет него соображеньице одно. Поручение ему в Москве дадим. А?

- А вот этого не надо. Прошу тебя...

- Надо, необходимо!

Хосяк резко разломил две половинки вишенки-рта, и в разломе этом сверкнули на миг узко загнутые, редковатые, самурайские какие-то зубы. Он ничего больше не сказал, но про себя помянул Калерию недобрым словом и, забыв о всяких заговорах, стал думать о том, откуда она может этого самого Серова знать. И тут же без всякого усилия нарисовалась перед Хосяком картинка: пироговский институт, недопитые стаканы с черно-красным, как вечерняя кровь, вином, голая Калерия, переваливаемая со стула на койку, этот бородатый с круглым детским лицом, в рубахе полосатой, в трусах...

Хосяк на минуту задержал дыхание и, хищно прицелившись, стал выводить на титуле медкарты:

СЕРОВ Д.Е. 297. О / По МКБ-9 Буквы и циферки под пером дергались, "выделывались". Бог знает что отплясывали, ёрничали, нахальничали, то замедляли, то ускоряли свой бег, словно поскорей старались перебраться внутрь новенькой карты...

"Поступил 20 октября... 31 год... Образование... Навязчивый страх. Острый паранойяльный бред. Возникает подобно "озарению"... Приступ очерченный, с ярким аффектом... Воображает себя участником заговора... Ощущает преследование. Твердо убежден, что некая группа лиц (в их числе прокурор и оперативники, ведущие наружное наблюдение) преследует его с определенной целью... Гебефреническое возбуждение. Клоунизм. Истерические фуги. Возможно, что эти паранойяльные явления лишь входят в структуру шубообразной шизофрении...

Лечение - в стационаре. Результат может быть получен путем воздействия на подкорку. Основной курс - инсулинотерапия. 30 ком. Для общего оздоровления витамины, проч. Кроме того аминазин, трифтазин... Попробовать циклодол. В случае упорного сопротивления - галоперидол..." "На тебе, на тебе, на..." - тут Хосяк снова уставил свой медово-кофейный глазок на Калерию, ласково и без особого выраженья брякнул:

- А его, часом, не ищут? Вдруг он и правда в чем-то там участвовал? Как думаешь?

Я, конечно, ни минуты не сомневаюсь, что он бзикнутый. Как и ты, между прочим.

Как и я. Как все мы. Но ведь мог, сукин кот, под шумок и впрямь натворить чего?

Да и не нужен он нам совсем...

В ответ тепло-сладкая, обволакивающая трепетной живой протоплазмой улыбка. А за ней разговор легкий, ничего не сообщающий, уклончивый, но своей ласковостью убедительный. "Ну, не надо... Ну, зачем... Да я его еле вспомнила... На улице сидел, с кепочкой... А, может, соли лития попробуем? А то инсулин и долго, и..." Но соли остались без ответа. Сказано: инсулин - стало быть, инсулин. Так оно понадежней будет! Раз уж больной остается - пусть лежит себе в инсулиновой палате. И Хосяк, наклонившись к листу, слово <инсулин> лиловой, слегка извивающейся, словно