условии, что никто не нарушал его одиночества.

«С.С.Лидия», английский теплоход, совершавший рейсы между Саутгемптоном, Рио-де-Жанейро и Буэнос-Айресом, на несколько часов встал на якорь в устье Тежу. Заходящее солнце усиливало краски и делало более глубокими тени на берегах, на глади широкой реки, на городе с неровным рельефом из-за несущих его холмов.

Все пассажиры «Лидии» сошли на берег. Большинство из них сошло на несколько часов – на рассвете они должны были покинуть Лиссабон. Они л торопились больше всех. Толпы носильщиков, грузчиков, торговцев сувенирами, гидов и таксистов зазывали их громкими криками, широкими улыбками, размашистыми жестами. Среди этих людей небольшого роста, очень смуглых, чрезвычайно подвижных, энергично жестикулировавших и любезно улыбавшихся, стоял, прислонившись к капоту своего такси, и молча курил Антуан, высокий, с широкими плечами, с тяжелым подбородком и неподвижным взглядом.

Он никогда не охотился за клиентами. Он недостаточно любил деньги и обладал сильно развитым чувством собственного достоинства. Тем не менее работы у него обычно было много, особенно с иностранцами. Их привлекало его спокойствие, а также лента, наклеенная на его ветровом стекле, где можно было прочесть: English spoken.

Когда первый поток пассажиров без багажа достиг пристаней и города, начали выгружаться и те, кто оставался в Лиссабоне.

Офицер с теплохода подошел к Антуану и спросил у него:

– Вы правда знаете английский, амиго?

– Я не амиго, а когда я обещаю, то слово держу, – ответил Антуан.

Офицер был очень молодым. Он немного покраснел и счел необходимым объяснить:

– Это для пассажирки, которая никогда не покидала нашей страны… Вы понимаете…

– Очень хорошо понимаю, – сказал Антуан.

Он взял у двух носильщиков дорожный сундук и одним резким и мощным движением поставил его на крышу своего такси. На стенке сундука было написано имя: Кэтлин Динвер.

Подошел еще один носильщик, который принес Два чемодана, за ним шла молодая женщина. Ее волосы были ярко-каштанового цвета, а кожа на лице поражала своей мягкой, матовой белизной. Вид у женщины был застенчивый, почти неловкий. Ей, похоже, не терпелось распрощаться с офицером, который тяготил ее своими заботами.

– Пожалуйста, в хорошую гостиницу, в центре, – сказала женщина Антуану.

Он повез ее к «Авениде».

Проезжая по Торговой площади, Антуан сбавил скорость. Иностранцам всегда нравились восхитительный овал этой площади, ее фасады и императорские ступени, которые как-то незаметно спускались к Тежу и таким образом соединяли Лиссабон с рекой, а через нее – с океаном, на который прежние португальские мореплаватели спускали свои каравеллы.

Антуан бросил взгляд через плечо. Глаза у женщины были закрыты. Он проехал по Золотой улице, потом по улице Менял и въехал на площадь Росио. Она была знаменита своим безостановочным движением и своими кафе. Антуан опять сбавил скорость и опять посмотрел через плечо. Взгляд молодой женщины был направлен на коврик такси.

Несколькими мгновениями позже она вышла у «Авениды» и робко произнесла:

– У меня пока еще нет португальских денег… Я не подумала…

Она неловко дала Антуану купюру в один фунт стерлингов.

– Это слишком много, – сказал он.

Девушка, казалось, не слышала. Портье занимался багажом. Она стремительно вошла в подъезд гостиницы.

Антуан положил банкноту в карман и подумал: «Настоящая сумасшедшая… Ну, раз так, то можно и не работать сегодня вечером». Он поставил свою машину и пошел на террасу одного кафе на площади Росио.

Жара начала спадать, но вбираемая на протяжении целого дня мостовой и тротуаром, она теперь выходила из них, и чувствовалось, как она поднимается до колен.

Антуан медленно потягивал из рюмки абсент. В кафе была такая теснота, что плечи людей соприкасались. Именно в таких ситуациях Антуан наиболее остро ощущал свое одиночество. В первое время после своего приезда в Лиссабон он часто бродил по пустынным улочкам верхнего города и большим пустынным пространствам порта. Ему и сейчас еще случалось бывать там в самое жаркое или самое темное время. Но никогда он не был более явно отрезан от человечества, чем в этой любезной от природы, нервной от климата толпе, которая говорила на мягким, нежном наречии, состоявшем сплошь из уменьшительных слов. И он любил кафе, потому что женщины туда не заглядывали. Такая в Португалии традиция.

Антуан пил свой абсент очень медленно. Он не боялся алкоголя, но не хотел прибегать к его помощи. В то время как люди вокруг него улыбались, кричали, встречались, приветствовали друг друга, обнимались, шлепали друг друга по спине, он чувствовал, как внутри него мало-помалу образуется какая-то чугунная глыба, нечто страшно тяжелое, увлекающее его в глубь подземного мира. Даже за самыми толстыми стенами, в самых мрачных подвалах он не ощущал себя так надежно погребенным, как в этот момент.

Антуан размышлял: «У них есть жизнь. Они могут о ней говорить и понимать друг друга… Если бы у меня хотя бы друг был…»

Антуан припомнил норвежца, работавшего помощником кочегара, припомнил еврея, торговавшего всякой мелочью на 3-й авеню в Нью-Йорке, подумал о неаполитанском поваре из Фриско. Это было раньше… Разве же объяснишь кому-нибудь на свете, что это такое – убить свою любовь?

А раз не объяснишь, то не стоит…

Антуан заказал еще один абсент, так как сидеть в кафе перед пустой рюмкой ему казалось неприличным. Официант попытался завязать с ним беседу. И кое-кто из завсегдатаев тоже. Антуан не ответил.

«Я перепробовал здесь слишком много профессий, я знаю слишком много людей… пора уезжать», – подумалось ему.

Скоро он уже сможет оплатить себе билет. Грузовое судно… тропики… какая-нибудь незнакомая страна… свобода…

Он посмотрел на рюмку с абсентом, к которой так и не притронулся, и легкая усмешка появилась на его тонких, резко очерченных губах. Разве можно убежать от самого себя?

В этот час, перед фуникулером, который вел в верхний город, маленькие продавцы газет получали только что доставленные из типографии последние вечерние газеты. Смуглые, грязные, босые, одетые в лохмотья, непрестанно галдящие, поблескивая зубами, они были похожи друг на друга, как похожи друг на друга кружащиеся роем шершни.

Однако один из них выделялся своим внешним видом. Ровесник остальных, он был крупнее и сильнее, чем его товарищи, и у него были шелковистые волосы и голубые глаза. Звали его Жозе, но дети беззлобно называли его Янки, потому что мать родила его от одного из американских служащих компании «Фрут Лайн».

Как и другие, он исступленно протягивал руки к мужчине, раздававшему влажные листки,