class="stanza">
Горит немеркнущею славой
Свободы мировой восход.
… Красный флаг Коммуны
Над миром будет пламенеть.
Мы победим; клокочет сила
В нас — пролетариях всех стран —
Веками скрыто, что бурлило,
Воспламенилось, как вулкан.
М. Артамонов. Земля Родная. Стихотворения. Государственное Издательство. Петроград. 1919. Стр. 128, цена 6 р. 50 к.
М. Артамонов — не новичок в литературе. Его стихи появлялись в дореволюционное время на страницах Миролюбовского «Ежемесячного Журнала», на столбцах рабочей газеты «Правда», а в последнее время на столбцах Иваново-Вознесенского «Рабочего Края». Сын народа, оторванный от родной деревни условиями жизни, М. Артамонов принял, но не полюбил города с его вечным движением, заводами, машинами. Понимая всю красоту творческих достижений города, он невольно тянется из фабричного дыма к зеленым лугам, «в тихополье, на раздолье», гдеВ. А-ский
Лютики весенние,
Луговой наряд,
В золотом цветении
Как огни горят.
В небе зорька алая
Золотом ткана,
Ночь прокоротала я
Девушка одна.
Ах ты, милая, красавица моя,
Ты пройди-ка, да смени-ка ты меня —
Проплыви-ка да пристукни каблуком,
Не печалься, не кручинься ни о ком.
Что печалиться, напрасно горевать:
Будем весело до вечеру гулять.
В. Львов-Рогачевский. Поэзия новой России. Поэты полей и городских окраин. Т-во «Кн-ство писателей в Москве» 1919, стр. 192. Цена 28 руб.
Бывают разные книги и различны их судьбы. Бывают книги, которые играют фонтаном солнечных, ярких мыслей и образов, книги, которые плугом вспахивают новь настоящего, книги, которые, как динамит, взрывают отвердевшие скалы прошлого и прокладывают пути грядущего; и бывают книги нудные, как зубная боль, книги, чьи мысли затасканы и затоптаны, как серый асфальт мостовых, бесполезные, как отработанный пар, — книги глупые и просто скучные. Книга Львова-Рогачевского не совсем глупая, но уже наверное скучная. Увы! Она тоже писалась в «проходном дворе», или, вернее, у окна в «проходной двор», в душной комнате, где не веют ветры стихий, а дуют сквозняки затхлых идей. Львов-Рогачевский такой же суриковец от критики, как Ганшин или Кошкаров — суриковцы от поэзии. Однообразно тянутся по измученным кротовым ходам и переходам благонамеренные мысли вчерашнего и позавчерашнего дня. Благонамеренные мысли суть мысли констатирующие. Указующим перстом благонамеренные мысли тыкают в давно всем известное, но беспомощны перед выводами, которые несет новая страница русской и, быть может, мировой литературы. Но благонамеренные мысли суть также мысли благожелательные. Покровительственно и свысока похлопывает критик пролетарских поэтов: «ай-да хорошо, чумазые. Правда, то, что вы написали еще очень малого стоит, вам еще далеко до хорошей, старой литературы; но авось какой-нибудь толк из вас, может быть, выйдет». Уж воистинно: избавь нас от друзей, а с врагами мы сами сладим. Но хуже всего, когда Львов-Рогачевский перестает констатировать факты и «тужится» установить нечто свое, проникнуть в суть вещей. Не будем останавливаться на всех недоуменных вопросах, которые у нас возникли при чтении книги почтенного критика. Зададим ему только несколько вопросов: 1) Почему пролетарские поэты — поэты городских окраин? Пролетарские поэты давно уже со всем рабочим классом стоят в центре жизни и, возможно, в центре русской литературы. При чем тут окраины? 2) Какую это такую Джиоконду Леонардо-да-Винчи воспевает т. Герасимов в своей поэме «Монна-Лиза» и какую такую проститутку воспевает он в той-же поэме? Уж, воистину, не разберешь, где Джиоконда, где проститутка и при чем тут поэма Герасимова? 3) Почему свободный стих есть стих Уитмана и Верхарна, хотя бы им писали Гейне, Гете, Шиллер и др. задолго до первых поэтов? 4) Что это значит «венчать один стиль с другим». Если это значит, что некоторые значительные по своему об'ему поэмы пишутся разными метрами, как напр. у Александровского, Родова и др., то не постарается-ли критик указать, почему нельзя «венчать» этих разных ритмов? Но довольно вопросов: от них скучная книга не станет менее скучной.С. Оленин