Таких мало. Но они все-таки получают за свою работу деньги в отличие от тех, кто хоронит наших солдат. Какая-то доля перечислений идет на обустройство мемориальных комплексов - уже обустроены памятники в Московской, Псковской, Волгоградской областях. - Я видела эти памятники, как и те, что воздвигаются в местах захоронения иностранцев. К сожалению, то, что у нас и что у них, - это небо и земля... - говорит Евгения Иванова. - Несколько лет назад я была на церемонии открытия мемориала австрийским солдатам в деревне Песчанка Волгоградской области. Огромный памятник высотой с железнодорожный мост, в форме перевернутой буквы ", под которой - надгробие с католическим распятием. Они привезли несметное количество народу - оркестр, священники, врачи, родственники захороненных... А потом хлынул ливень - такой, что колонна остановилась. И остановилась недалеко от памятника нашим солдатам. Когда дождь поутих, мы вышли возложить цветы к памятнику - тут и небо прояснилось. Поехали дальше. Подъезжаем к этой громадине, там сцена, лавки сбиты. Церемония расписана по минутам - на два часа. Сели, начали. И тут смотрю - тучка собирается. Поразительное зрелище: по краям чистое небо, а над нами кромешная тьма... и - как ударит! Ливень с градом, ураган - я такого никогда не видела. Катятся зонты, бегут священники, хор поднял над собой перевернутые стулья, потом тоже побежал... Австрийцы нам сказали, что это была вторая Сталинградская битва... Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что мы должны мстить мертвым врагам. Женевская конвенция опять же... Но порядок в стране будет лишь тогда, когда каждый со своей женой разберется - уж простите мне мой сепаратизм. Не могу я, при всем отстранении от предмета, оправдать людей, которые пришли к нам с мечом, пусть даже по приказу Гитлера. Никому не прощу детоубийства, даже Богу.

И ВИДЕТЬ СНЫ...

В Аджимушкайских каменоломнях есть "детская комната", в которой рядом с крохотными могилками лежат облупленные игрушки. Переплывая на пароме Керченский пролив, увозя с собой на память кусок ржавой колючей проволоки, я мысленно разговаривала с людьми, оставшимися в каменоломнях. - Ребята! говорила я им. - Представляете ли вы себе, какие вы счастливые? Уехавшие за тридевять земель от дома, буднично говорящие: "Еще тонн сорок-пятьдесят грунта - и мы у цели", с трудом унимающие дрожь в руках, - счастливые! Может быть, последние Иваны, помнящие свое родство. Выполняющие последнюю волю умерших, о которой говорят ваши находки - записка в кармане рядового Степана Чебененко: "Я не большой важности человек, я только коммунист-большевик и гражданин Советского Союза. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья и сестры, что эта смерть была борьбой... ", строки из дневника Александра Серикова: "Прошло шесть часов, а нас душат и душат... Человечество земного шара! Люди всех национальностей! Каменоломни полны газового дыма... Родина! Не забудь этого!"Сериков, Чебененко, многие другие надеялись, что о них не забудут. И вы, ребята, не забыли...

Вдруг мне вспомнилось письмо подруги - все у нее в жизни вроде сложилось: ребенок здоровый, работа доходная... Но, оказывается, этого мало! "Смотрю, - пишет, - на мужа и завидую ему белой завистью, аж под ложечкой сосет: у него есть Дело, дело всей его жизни, ее духовный смысл. А я... а мне как жить?.. "Так вот, ребята, вы нашли свое Дело. А к чему я обо всем этом написала? К тому, что, кажется, поняла, почему мне снится война. Потому что никакая война не окончится, пока не обретет покой последний из ее героев. Я хочу спать спокойно.