проговорил:

— Хозяин, когда делаешь такие вот сосиски, все ведь от мяса зависит, правда?

Гирман подровнял на колоде четыре головы и четырьмя мощными ударами рассек свиные черепа.

— От мяса! Скажете тоже! — вскричала его жена. — Самое важное, господа, это приправы. Мясо — дело десятое. Пан Виктор, вот вы что больше всего любите?

— И вы еще спрашиваете, — шепнул тот.

— Да нет, — зарделась мясничиха, — я имею в виду, кроме этого. Что вы больше всего любите из еды?

— Винные колбаски.

— Так я, господа, могу приготовить вам самые натуральные винные колбаски из простой воды, и никакой химик ее не распознает. Вода, вот истинный дар Божий! — смеялась она. — Не верите? Тогда загляните в нашу кладовку. Пан Буцифал, а какие фирмы делают священные картинки для паломников?

— Мы сами и делаем, милостивая пани, — ответил Буцифал, направляясь с приятелями в кладовую, где в полутьме сиял огонек газовой горелки, похожий на фиолетовый цветок чертополоха. — А еще мы делаем, а потом поставляем во все места паломничества четки, кропильницы, хрустальные шары с Заступником земли Чешской… И, разумеется, крохотных Пражских Младенцев Иисусов, которых прозвали Bambini di Praga, — добавил пан Буцифал, выглядывая из темной кладовой через сияющее окошечко во двор, где на жарком солнце стояла большая мясорубка, вокруг которой вились привлеченные остатками вонючей требухи золотые и зеленые мухи.

— А вы что любите больше всего? — спросил в свою очередь пан Виктор.

— Кроме этого самого, — потупилась мясничиха, — я больше всего люблю раннюю буженину… Это когда на бойне забивают первую свинью, а я приношу пустой молочный бидончик и вырезаю у свиньи кусок сердца и кусочек печени, и немножко пятачка, и ушка, и наливаю литр воды, а потом плотно закрываю бидончик крышкой и бросаю его в кипяток. А когда туша уже висит на крюке, я этот бидончик вытаскиваю, открываю, разливаю бульон по чашкам, а буженину высыпаю в миску, и мы это едим и пьем.

— Без хлеба? — спросил Виктор.

— Он нужен, только чтобы пальцы о него вытирать. Однако же, господа, вот он, секрет нашей фирмы, вот они, наши награды и призы с выставок… Полный шкаф специй! — воскликнула пани Гирманова и распахнула дверцу шкафчика, набитого всевозможными коробочками.

Пан Буцифал вернулся в лавку, поглядел, как Гирман вычерпывает ложкой из черепов свиные мозги, и сказал:

— Вы не поверите, хозяин, до чего в этом году могилы дешевые! На Ольшанском кладбище как раз есть три такие на продажу. Любой приличный чех мечтает спать вечным сном именно на Ольшанах. Не интересуетесь?

— Я боюсь, — ответил Гирман, косясь в сторону кладовки. — Боюсь очнуться в гробу.

— Это редко когда случается, — успокоил его Буцифал. — В общем, стоит вам только намекнуть — и не пройдет и недели, как вы получите свою могилу. Сухую, аккуратную, кран с водой совсем рядом, а через забор открывается прекрасный вид на поле и ресторанчик. Другой такой возможности вам не представится.

— Знаете, — промолвил пан Гирман, соскребая ножом с колоды свиные мозги и обчищая его о край фарфоровой миски, — мне всегда такую могилу хотелось… а уж сейчас, когда я смотрю на свою жену, просто невтерпеж, до чего хочется… Но ведь даже сам знаменитый меценат пан Главка в могиле очнулся!.. Это меня точно убьет… но раньше, конечно, жена постарается.

Вот что сказал мясник и воткнул нож в колоду, а потом вошел в кладовку, где его жена как раз опускала в кипяток очередную порцию сосисок, восклицая при этом:

— Коробочки с майораном, красным и черным перцем, баночки с душистым перцем, тмином и имбирем, вот что делает нам имя, правда, Фананек? — И она постучала пальцем по груди своего мужа, по его белому фартуку с вышитыми синими и красными инициалами.

— Гм, — проворчал пан Гирман и открыл холодильник.

Там висели на крюках половинки поросят и телят, вызывавшие мысли о муляжах в приемной врача, и два огромных бычьих окорока.

— Вашей могиле все бы завидовали, — обратился к холодильнику пан Буцифал.

— Но кто может поручиться, — ответил ему Гирман, с легкостью взваливая на спину окорок, — что я там не проснусь? Господи, вы что же, не помните, в каком виде нашли Главку? Крышка сброшена, сам он стоит на коленях, пальцы и борода обгрызены, гроб сдвинут с места!..

— Крысы, да?

— Какие там крысы! — воскликнул мясник. — Это он сам от ужаса изгрыз себе пальцы и бороду! Нет уж, пускай меня лучше сожгут! — И он снял с крюка половинку туши, а окорок в два центнера весом переложил на плечо, а потом вышел из холодильника, запер за собой дверь и вернулся в лавку. Бычья берцовая кость пригибала его голову к груди.

— А знаете что? — сказал пан Буцифал, заглядывая снизу в лицо пану Гирману. — А вы укажите в завещании, чтобы врач проткнул вам сердце иглой. В богатых пражских семействах так издавна делалось, да и у аристократов это уже вошло в привычку.

— Проткнуть сердце? — переспросил Гирман. — Так моя жена только этим и занимается, вот, сами поглядите!

А пани Гирманова несла гостям горячие сосиски, приговаривая:

— Ах, господа, я же чуть не забыла! Сегодня у нас карнавал! Приходите вечером, я буду играть на мандолине… ах, пан Виктор, фонарики, полная луна… я вас всех приглашаю! А мой муж играет на маленькой гитаре в оркестре тамбуристов, — сказала она, шагнула под бычью ногу, взяла своего мужа за руку и стала отгибать ему пальцы один за другим, приговаривая ласково: — Вы только поглядите на эти пальчики! Они же у него, как сардельки! А в прошлом году на празднике в бойне играли музыканты, и там поставили помост, и Франтишек на него взошел, а потом туда привели бычка в полтонны весом, подсунули ему под брюхо лямки… И Фананек этого бычка поднял, и музыка играла, и все ликовали… а нынче, господа, эти вот самые пальчики-сардельки будут тренькать по струнам крохотной гитары, так приходите же непременно, господа!

— Пан Гирман, эта могила, что очень бы вам сгодилась, она совсем рядом со знаменитым чешским поэтом. Милостивая пани, ну уговорите же его! Такой дешевой могилы вам больше не попадется! — сказал пан Буцифал.

— Как это было бы замечательно — лечь рядом с великим поэтом, — сказала мясничиха, — мой отец тоже был поэт, ах, господа, до чего же он любил устраивать праздники! Впереди шли ученики в белых фартуках и несли в больших мисках свиные головы, потроха и колбасы — это были призы для лотереи, следом вышагивали подмастерья в белых колпаках и клетчатых куртках и несли на плечах наши цеховые знаки — серебряные мясницкие топоры, за ними маршировал духовой оркестр, а потом валили гурьбой великаны-мастера в шляпах с