— Журкин закрыл лицо руками.

— Неладно, конечно, получилось. Живым надо было фрица брать, хоть расспросили бы его. Не переживай, война же…

— Я никого сроду не убивал. Никого.

— Ты что, бутылку всю опрокинул!

— Всю.

— Придется пошуровать. — И Карцев вышел в сени, где видел какие-то ящики.

Но не успел он их открыть, как вошел сержант и накинулся на Костика:

— Опять мародерством занялся? Отставить, Карцев! Выдь отсюда. Кто еще тут? — Не дождавшись ответа, Сысоев плечом толкнул дверь в горницу…

Увидев сидящего на полу Журкина, сержант заорал:

— Встать! На пост шагом марш! Устроился, голубчик! Живо! Журкин! Во, бля, народ! Воюй с такими!

Журкин с трудом поднялся и побрел к выходу, Как не заметил сержант, что он пьяный, неизвестно. Просто, видать, в голову не ударило, что этот занюханный парикмахер, боец, на взгляд сержанта, никудышный, может такое позволить, А скорее всего мысли Сысоева были заняты Карцевым, который много о себе понимает и которого надо укоротить,… Тем временем, пока сержант в избе был, Костик нашел две бутылки и, засунув их в карманы ватных брюк, быстро зашагал к ротному, чтоб угостить земляка-москвича шнапсом, ну и вообще он как связной должен при нем находиться.

По дороге встретил он бойца, к которому давно приглядывался, — знакомая вроде физика, да все как-то не выходило спросить, не встречались ли где? А сейчас попросил тот прикурить, при этом тоже трофейную сигаретку достал.

— Пошуровал, вижу, по избам? — спросил Костик.

— Да нет, нашел в траншее пачку, — лениво ответил тот.

— Ты, случаем, не москвич?

— Москвич. А что?

— Лицо мне твое знакомо. Вроде встречались. Не в Марьиной ли роще?

— Нет. Там я сроду не бывал, в другом районе жил. А ты оттудова?

— Да

— Нет, браток, не встречались мы. Москва-то большая.

— Это верно, большая. Все-таки где-то я тебя видал…

— Ошибся, — так же лениво и спокойно ответил тот и отошел.

Но Костик пока топал к штабной избе, все вспоминал, где же он видел этого парня? Не в той ли фатере, где видел он и Яшку с его браунингом? Там тогда было много народа, можно и ошибиться… Так и не придя ни к чему, дошел Костик до места.

В горнице, возле печки сидел ротный без шинели, выставив руки к огню. Карцев присел рядом, снял каску и шапку и вытащил бутылку.

— Погреемся, командир? Сейчас раскупорю.

Они сделали по хорошему глотку и закурили.

— Вы где в Москве жили? — спросил Костик.

— На Первой Мещанской…

— Понятно. Значит, и "Уран", и "Форум", и "Перекоп" — наши общие киношки… Куда чаще ходили?

— В "Форум", наверно.

— Помните, летом в садике джаз играл, танцы… Потом в буфет пойдешь пивка выпить, а после уж — в кинозал. Хорошо было… — мечтательно закончил Карцев, задумавшись, а затем с горечью прошептал: — Неужто больше ничего не будет? И эта деревня проклятущая — последнее наше место жизни? А, командир?…

— Не надо, Карцев, об этом думать… Я пробовал подготовить себя к смерти, но…

— Не получилось? — прервал Костик, усмехнувшись.

— Да, не вышло, — усмехнулся и ротный.

— Но все же помирать очень неохота, командир… Вы-то хоть что-то повидали в жизни, а я… — махнул он рукой. — Когда по полю бежал, ни о чем не думал, а вот сейчас… — достал Костик пачку фрицевских сигарет и закурил.

— Ничего я в жизни тоже не видел, Карцев. Даже жениться не успел, вздохнул ротный. — А сейчас думаю, и хорошо, что не успел.

В другой комнатухе зазвонил телефон, телефонист позвал ротного. Помкомбат спрашивал, не прибыл ли связной с приказом.

— Какой еще приказ?

— Придет — узнаешь. Погляди налево, может, поймешь. Как придет связной — сообщишь. Насчет того, что ждешь, будет ночью. Короче, связной все сообщит.

Ротный накинул шинель.

— Пойдем, Карцев, посмотрим, что там на левом фланге делается.

Напротив Усова, занятого немцем, увидели они в лесу какое-то копошение, накапливался парод у опушки.

— Все ясно, командир. На Усово наступать собрались. Если возьмут, больному легче.

Тут и связной от помкомбата подошел и сообщил, что второй батальон на Усово пойдет, и приказано его поддержать огнем станковых пулеметов, которые имеются, чтобы открыли фланговый огонь по Усову.

— Пойдем к пулеметчикам, Карцев.

— Что вы меня по фамилии, командир? Земляки же мы, да надоела мне казенщина эта в армии.

Ротный внимательно посмотрел на Костика… Ему был симпатичен этот марьинорощинский парень, неглупый и даже интеллигентный, несмотря на свои полублатные замашки. Он улыбнулся:

— Хорошо. Костя…

— Лучше, Костик, командир, улыбнулся и он.

Пулеметчиками распоряжался усатый сержант… Расположил он станкачи по флангам, довольно хорошо замаскировал точки. Сейчас, когда подошли ротный с Карцевым, он выбирал запасные позиции. Ротный передал приказ помкомбата поддержать второй батальон фланговым огнем. Усатый передернул плечами и нахмурился.

— Без толку это, далеко слишком. Только себя откроем. К тому же лишь одним пулеметом сможем, вот этим, что слева стоит, — показал он на пулемет.

— Понимаю, но приказ…

— Приказ, — криво усмехнулся усатый, — приказы и дурные бывают. Ладно, посмотрим. Ни хрена из этого наступления не выйдет. Усово фрицами укреплено, дай Бог. Это у вас дуриком получилось…

— Во-во, — оживился Костик, — и наш Мачихин то же сказал.

— Не дурак, значит, ваш Мачихин… Я, товарищ командир, должон вам помогать, а ежели свои пулеметы открою, немцы их сразу забьют, чем отбивать атаку ихнюю будем?

— Вы думаете, немцы пойдут в наступление? — спросил ротный.

— А чего не пойти, им нас выбить без труда. Обороны-то настоящей нет.

Плохо чувствовал себя ротный старший лейтенант Пригожин, бывший инженер-строитель, которому место, разумеется, не в пехоте, а в инженерных войсках, но в скоротечности и неразберихе мобилизации сунули его в стрелковую часть, не посмотрев даже на "вус"^[1], ну, а потом, после ранения и госпиталя, тоже не удосужились этим заняться и послали на формирование стрелковой бригады, которое происходило в небольшом уральском городке недалеко от того, где находился их госпиталь.

Однако с пехотой он примирился. Встретив войну на западе и провоевав самые тягостные и трагичные первые месяцы, Пригожин пришел к выводу, что главное в этой войне — сберечь жизни бойцов, которыми так легко и бездумно разбрасываются, а война-то будет долгой, насчет этого никаких иллюзий он не строил, как и в отношении того, что удастся ему остаться в живых…

Он лучше других в роте понимал, как шатко и ненадежно их положение слишком далеко оторваны они от своих, трудно будет им помочь, когда немцы начнут отбивать деревню. А отбивать,