Одо перенес из гостиной, стиральная машина (подарок матери от Тимоти), деревянные подставки для сушки посуды по обеим сторонам раковины, крючья для окороков, ввинченные в потолочные панели, и колокольчики на пружинках над дверью в подсобку. Ничего кухонька, — подумал Эдди, но Тимоти сказал: это неотъемлемая часть, что бы он ни имел под этим в виду.

— Съездишь один, Эдди? Поезжай к ним и скажи, что я неважно себя чувствую.

Поколебавшись, Эдди спросил:

— Мистер Киннали ездил туда хоть раз?

— Нет, конечно. Он — другое дело.

Услышав такой ответ, Эдди ушел на кухню. Мистер Киннали был слишком важная птица для подобных поручений. Мистер Киннали дарил Тимоти подарки ко дню рождения: цепочку, которую Тимоти носил на запястье, туфли, пуловеры. «Ты, пожалуйста, своих денег на меня не трать», — сказал Тимоти пару дней назад. Эдди, который и не собирался их тратить, не купил даже поздравительной карточки.

На кухне он сварил кофе в кофеварке — настоящий кофе из «Бьюлиз», — отмерив, как показал ему Тимоти. От растворимого, утверждал Тимоти, заболевают раком. Эдди был плотный юноша девятнадцати лет с курчавыми черными волосами, которые он каждый день смазывал гелем. Подвижные цепкие глаза придавали ему вид парня себе на уме, каковым он и был: ко всему приглядывался, хороший шанс упускал редко. После этой квартиры на Маунтджой-стрит он собирался как-то остепениться — может быть, поселиться где-нибудь с приличной девчонкой, может быть, и отцом стать. Пятью месяцами, прожитыми в квартире, Эдди был, в общем, доволен, пусть даже некоторые стороны соглашения его не слишком радовали. До этого Эдди какое-то время был подручным сантехника — тут радости еще меньше.

Он расположил на подносе чашки с блюдцами, кофе, молоко, тарелку с круассанами и отнес в гостиную. Тимоти между тем поставил компакт-диск с такой музыкой, какая Эдди не нравилась, хотя он об этом не заикался, — громкой, торжественной. Аппаратура была хорошая, фирмы «Банг и Олафсен» — бывшая собственность покойного мистера Киннали, как и все в этой квартире.

— Почему нет? — спросил Тимоти, приглушив звук дистанционным пультом, лежавшим на подлокотнике. — Почему, Эдди?

— Ну не могу я этого. Отвезти тебя — пожалуйста…

— Я никуда не еду.

Тимоти сделал музыку еще тише. Когда он брал у Эдди чашку кофе, два его длинных верхних клычка блеснули, как это иногда бывало, и на щеке образовалась ямочка.

— Я прошу всего-навсего поехать и сказать им. Сделай мне одолжение.

— А позвонить…

— У них нет телефона. Просто скажи, что я не смог из-за нездоровья.

Тимоти разломил круассан с маленькими вкраплениями бекона — его любимый сорт, Эдди покупал их в «Фице».

— Сделай одолжение, — тихо повторил Тимоти, и Эдди почувствовал в его тоне настойчивость. Тимоти платит — ему и музыку заказывать. Ладно, как ты со мной, так и я с тобой, — сказал себе Эдди и мысленно перебрал выгоды, полученные за последние пять месяцев.

* * *

Поблекшая зеленая входная дверь, с внутренней стороны тоже зеленая, была заперта из-за сквозняков. Надо было пересечь булыжный двор и войти через задний ход в подсобку.

— Он приехал, — громко сказала Шарлотта, услышав шум машины, и через пару минут, когда Одо входил в кухню из прихожей, раздались сначала шаги в подсобке, потом неуверенный стук в кухонную дверь. Они удивились, потому что Тимоти никогда не стучал, и удивились еще больше, увидев незнакомого молодого человека.

— А… — произнесла Шарлотта.

— Он маленько не в форме, — объяснил юноша. — Фигово чувствует себя. Попросил меня заскочить и сказать. — Помолчав, молодой человек добавил: — По причине, что у вас нет телефона.

Бледные щеки Шарлотты порозовели. Болезнь ее обеспокоила.

— Спасибо, что дали нам знать, — сухо проговорил Одо, тоном выражая желание, чтобы юнец поскорее ушел.

— Ничего серьезного? — спросила Шарлотта, и пришедший ответил: средненько, все утро на унитазе, в машину в таком виде лучше не садиться. Он сказал, что его зовут Эдди, что он приятель Тимоти. Или, скорее, домашний работник, — добавил он, — это как посмотреть.

Одо не хотелось думать про этого парня, и ему не хотелось, чтобы про него думала Шарлотта. Точно так же ему в прошлом не хотелось, чтобы она думала про мистера Киннали. «Мистер Киннали умер, — сообщил им Тимоти ровно год назад, стоя со второй рюмкой джина с тоником почти на том же месте, где сейчас стоял молодой человек. — Он завещал мне все — квартиру, „Ровер“, и прочее, и прочее». Одо испытал тогда облегчение от известия, что этого пожилого господина больше нет, но не мог отделаться от мысли, что наследство получено сомнительным путем. Мистер Киннали в свое время позаботился, чтобы в квартире на Маунтджой-стрит, в хорошем дублинском районе, была тщательно восстановлена георгианская лепнина. Такой уж он был человек, мистер Киннали. О квартире и ее содержимом Тимоти рассказывал им точно так же, как он рассказывал Эдди о Кулаттине. Тимоти нравилось все описывать.

— В детстве было у него однажды что-то с животиком, — вспомнила по-матерински Шарлотта. — Мы перепугались. Подумали — аппендицит. Но все обошлось.

— Отлежится, и все будет в лучшем виде, — пробормотал молодой человек, не глядя ни ему, ни ей в глаза. Скользкий, — подумал Одо, — и грязный на вид. Туфли, когда-то белые — спортивные туфли, какие многие сейчас носят, — были темными от пыли. Черные брюки пузырились, шея голая, никаких признаков рубашки под красным свитером с изображением какого-то животного.

— Спасибо, — повторил Одо.

— Может быть, чаю? — предложила Шарлотта. — Или кофе?

Одо знал, что так будет. При любых обстоятельствах Шарлотта непременно должна была проявить радушие. Ей невыносимо было бы думать, что ее сочли негостеприимной.

— Я не знаю даже… — начал парень, и Шарлотта сказала:

— Присядьте хоть на минутку.

Потом передумала и предложила перейти в гостиную: не пропадать же растопленному камину.

Одо не рассердился. Он редко сердился на Шарлотту.

— Пива у нас, к сожалению, нет, — сказал он, пока они шли через прихожую. От кофе и чая приехавший отказался — мол, готовить их хлопотно, хотя Шарлотта это отрицала. В гостиной около бильярдного стола стояли херес, которого хозяева никогда не пили, коркский джин, приготовленный для Тимоти, и две бутылки тоника.

— Я бы не прочь капельку коркского, — сказал молодой человек. — Если можно.

Шарлотта спросила, не приедет ли Тимоти в какой-нибудь другой день. Не говорил он случайно? Еще не было такого, чтобы он пропустил свой день рождения. Это единственная дата, — объяснила она, — которую