же так, — думал Огородников. — Нуждин доложил, что при обыске у Давыдова нашли много вещей, получается... если этот тип не врет... Странно...»

— Ладно, Давыдов, позднее поговорим, — успокоившись, произнес Огородников, снимая телефонную трубку. — Кто? Пусть ко мне зайдет Нуждин.

— Нам больше не о чем калякать. А квартиру я не брал, не по моей части хибары, спросите и Виталия Алексеевича, он меня знает.

В кабинете появилась тучная фигура Нуждина.

— Слушаю.

— Уведите, — бросил Огородников. — Потом зайдите ко мне.

Майор энергично кивнул белеющей головой, пропустил вперед Давыдова, шагнул за ним. В коридоре Давыдов остановился, закурил, коротким выдохом потушил спичку, спросил:

— Виталий Алексеевич, где Барабанов?

— Ушел на пенсию.

— А этот когда-нибудь работал в угрозыске?

— Не знаю, он приезжий.

— Дурак он.

— Это ты брось. У него высшее юридическое.

— Ну и чо? То ли с большим образованием нету самодурков? Вот вы спасательного поплавка не имеете, много нашего безалаберного брата попересажали, а кто на вас в обиде? Кто? Никто. Потому как вы сперва человек, потом уж работник угрозыска.

— Хватит базарить. Пошли.

— Подождите, накурюсь.

— Давай покороче.

— Ладно. — Давыдов сделал подряд две глубоких затяжки, продолжал: — Али когда и на кого Барабанов спускал кобеля? Никогда. А этот кричит: «Я начальник угрозыска!». Дурак, так и передайте. Я еще из колонии ему напишу.

Нуждин понимал: Давыдов в чем-то прав. Прав в том, что каждый человек, а тем более руководитель, какую бы должность он не занимал, должен перво-наперво быть человеком. Ведь из множества родов образования, каждое из которых важно само по себе, выше всех должно стоять образование нравственное, ибо только оно делает человека просто человеком.

— Я ему такое из колонии напишу...

— Хватит, кипяток, пошли! У нас в кабинете докуришь.

Давыдов раздавил на ладони недокуренную папиросу, засеменил по длинному коридору. Оставив его в кабинете с Погодиным, Нуждин возвратился к Огородникову.

— Садитесь, Виталий Алексеевич, — предложил Огородников, перебирая бумаги в черной папке. — Я сейчас.

Отыскав нужную бумагу и отложив ее в сторону, начальник угрозыска поглядел в крупное лицо майора, заговорил:

— Я, собственно, позвал вас ненадолго. Вы доложили, что у Давыдова обнаружено и изъято много вещей. Он же заявил, что изъятое сам отдал, уже после обыска. Что, плохо искали? Внесите ясность. — В голосе чувствовалось явное недовольство, овальное лицо окаменело.

Нуждин подробно рассказал, как все произошло.

— Выходит, Погодин чердак обыскал плохо? — хмуро спросил Огородников, глядя на запыленные носки ботинок Нуждина.

— Не совсем так, Валентин Андреевич. Он старался, но... не получилось... Не по халатности, по-моему. Просто недостаток опыта.

— Почему мне об этом не доложили? Полагалось?

— Виноват. Думаю, он сам крепко прочувствовал свою ошибку.

— Получится ли вообще из него настоящий работник уголовного розыска? — Огородников положил на пепельницу дымящую папиросу, зевнул.

— По-моему, получится. Хватка есть, желание — тоже. Башковит. Думаю, пора дать самостоятельность. Скорее освоится.

— Ладно, посмотрим. А что скажете о Давыдове? Хвостов у него не осталось? Он, кажется, подозревался в краже из квартиры?

— Нет. Там подозревали Садыкова, а не Давыдова. Давыдов не квартирник. Я же его знаю давно.

— Тогда все. Свободны.

Нуждин ушел, пяткой прихлопнув дверь, обитую темным дерматином.

КТО ПРАВ?

Стоял июль, не жаркий, ровный. Лейтенант Погодин уверенно входил в беспокойную жизнь уголовного розыска. И заочную школу не бросил, одолел восьмой класс, решительно настроился закончить десять, а потом поступить на заочное отделение Высшей спецшколы МВД. Настроение было легкое, хотя забот хватало каждый день. Он гордился новой работой.

Но жизнь есть жизнь. Она не бывает гладкой всегда, иные дни выбивают из душевного равновесия. Так случилось и с Погодиным. Ровно в четырнадцать часов он, держа в руке лист, свернутый трубкой, зашел к Огородникову. И хотя форточка в окне, как всегда, была распахнута, в кабинете висел густой табачный угар. Левая рука майора лежала на телефонном аппарате, правой он сжимал виски. Не предлагая сесть, недовольно спросил:

— Вы чем заняты?

— Срочного ничего нет, — начал Погодин, продолжая стоять у порога, — но...

— Есть срочное. — Огородников заговорил быстро, как, казалось, никогда еще не говорил. — В коридоре сидит Зыков. Не раз судим. Позавчера освобожден из колонии. От проездного билета отказывается, просит деньги. Заявил, что если денег не дадим, останется здесь и совершит кражу. Дух тот еще. Купите ему билет до Перми, проследите, чтобы уехал. А там пусть у пермяков голова болит.

Погодин молчал.

— Разве не ясно? — спросил Огородников.

— В колонии его должны были обеспечить деньгами и билетом. Если не обеспечили — плохо. Как он поедет?

— Давали все. Говорит, утерял. Лжет. Не верю я ему. Пропил наверняка.

— Какая разница, где он совершит преступление: у нас или в Пермской области? Все равно в Союзе на одно преступление больше будет. Не лучше ли ему на день-два задержаться, поработать на разгрузке вагонов? Тогда он сам уедет и на преступление не пойдет.

— Вы меня поняли? — недовольно спросил Огородников, зло сверкнув глазами. — Выполняйте!

— Понял. — Погодин потер пальцами широкий лоб.

Огородников оттянул ящик стола, положил на стол деньги и какую-то бумагу, сухо сказал:

— Здесь все. На этом отношении в кассе пусть укажут цену билета, распишутся и поставят штамп. Проследите, чтобы уехал.

Лейтенант опустил в карман пиджака деньги, доложил:

— Из Косых Бродов звонил Колокольчиков. Вас не было. Просил передать, что нашлись вещи, выкраденные из магазина.

— Когда нашлись?

— Вчера.

— Где?

— В песчаном карьере. С километр от поселка.

— Кто нашел?

— Ребятишки. Играли и наткнулись. — Погодин протянул лист, до половины исписанный синими чернилами.

— Так, — выдохнул Огородников, прочитав бумагу. Несколько секунд он сидел молча, глядел на стоявшего перед ним лейтенанта. — Значит, одни брюки, пиджак и плащ.

— Да.

— Были спрятаны?

— Да. В стене есть углубление, так в нем.

— Что лежало сверху, что снизу?

— Не знаю, не интересовался.

— Почему?

— А какое значение это имеет для дела? По-моему, никакого.

— А знаете, как барин работника подбирал?

— Понятия не имею.

— Полезно знать. Пошел, значит, мужик к барину наниматься на работу. Поглядел на него барин и говорит: «Видишь, вон купец на возу сидит. Узнай, куда едет». Сбегал мужик и отвечает: «На базар едет». Барин спрашивает: