бы добиться своего.
Министр, сузив глаза, испытующе уставился на Пабджоя. Не похоже было, что он так уж безоговорочно ему поверил.
— Американцы тоже считают, что Серов блефует?
— Да, сэр, — солгал мой шеф, глазом не моргнув.
— В таком случае, почему покончил с собой Андре Маршан? Что мне сказать премьер-министру?
— Из-за женщины, — уверенно произнес Пабджой. — Ее имя — Анни Дюпюи. Связь продолжалась много лет. Недавно её обнаружили мертвой — Кэри в Париже нашел доказательства их близких отношений. Он успел повидаться и поговорить с этой дамой. Чего мы не знаем и никогда, видимо, не узнаем — это почему Маршан решил умереть именно в Лондоне. Скорее всего, какое-то сообщение от дамы сердца повергло его в депрессию. Я советовался с нашим штатным психологом Отто Фельдом — он утверждает, что с точки зрения медицины это вполне возможно.
Я внутренне содрогнулся и обратился к Богу с просьбой, чтобы министр обошел меня своим вниманием. На его лице облегчение боролось с недоверием. Он явно отдавал себе отчет в том, что ему говорят именно то, что ему хочется услышать, но острый ум отказывался мириться с заведомо удобной, но мало правдоподобной версией. Денверс не произнес ни слова. Вивьен глядел на своего патрона как собака на хозяина, когда старается угадать, в какую сторону тот бросит палку.
— Вы хотите сказать, что любовница довела его до могилы?
— Да, сэр.
— Кэри, это правда?
— Безусловно, сэр, — я взял себя в руки.
— Как она выглядела, эта femme fatale — роковая женщина?
— Очень красивая, — ответил я, — Маршана можно понять.
— Стало быть, — министр сразу упал в моих глазах: лучше бы он не пытался говорить по-французски, ну и акцент.
— Да, сэр, — подтвердил я, — Это был бурный и долгий роман.
В комнате наступило молчание, я отвел глаза — не под силу оказалось выдержать испытующий взгляд министра. Лучше уж Денверс с его искалеченной рукой, упрятанной в белую перчатку. Любопытно, что в перчатке — протез или настоящая рука? На кой черт вообще его сюда вытащили?
— Мы рекомендуем согласиться с точкой зрения французов, — говорил между тем Пабджой. — С самоубийством Маршана не связано никакой политики. Если они обнаружат что-нибудь новое, то немедленно поставят нас в известность. С Вашингтоном мы намерены поддерживать контакт по поводу русского перебежчика Серова, но, господин министр, ни вам, ни премьеру не стоит беспокоиться.
— Отлично, Эндрью, — министр, похоже, принял решение. — Спасибо за то, что вы сделали. И вам, молодой человек, спасибо. Никаких письменных отчетов не требуется, господа, — ни к чему нам эдакие интимные вещи описывать. Я лично доложу обо все премьер-министру. Надеюсь, не случится ничего такого, что заставило бы нас почувствовать себя дураками. Могу я на это рассчитывать, Эндрью?
— Бесспорно, господин министр, — голос Пабджоя прозвучал прямо-таки задушевно.
— Договорились. Вы, конечно, заметили отсутствие мистера Киллигрю. он не смог помочь вам в расследовании, поэтому я счел за лучшее не приглашать его: зачем ему время зря тратить? Денверс сообщит ему, что расследование закончено, — этого достаточно.
— Конечно, господин министр, — вид у Денвера был обеспокоенный: кому охота иметь дело с этим мерзавцем Киллигрю?
— Это все, господа, — заключил министр, — Желаю вам всего хорошего.
На следующее утро я рассказал Гарри и Джорджу Робертсу то, что им следовало знать. Гарри выругался, Робертс остался невозмутимым: он уже был занят каким-то другим исследованием. После обеда я заглянул к Пабджою надо было ещё кое-что утрясти. В его кабинете я расположился в том самом кресле, где некогда восседал, развалившись, Хенк Мант.
— Как насчет Хенка? — спросил я. — Он в курсе, что мы уже все знаем?
Пабджой отрицательно покачал головой.
— Какой смысл ставить его в известность? Вряд ли это послужит укреплению англо-американских отношений.
Еще одно беспокоило меня:
— Если информация от Маршана долгие годы поступала к русским, а не только к американцам — было ли это известно Хенку?
— Наверняка.
— Почему же он ничего не предпринимал?
Пабджой глянул на меня снисходительно:
— Рисковать не хотел — мог разразиться грандиозный скандал. Сам подумай: американцы проделали во французской госбезопасности дырку, через которую информация утекала ещё и к русским. Газеты бы непременно разнюхали, что организовал эту утечку некий Хенк Мант: пусть-ка теперь объяснит читающей публике, как и для чего.
Жесткий реализм шефа понемногу отрезвил меня. Оставался всего один вопрос:
— Неужели у него не нашлось способа попроще, чтобы остановить наше расследование? Так уж обязательно было стараться меня убивать?
— А он тебя всегда терпеть не мог, — просто сказал Пабджой. — И к тому же у него принцип такой: убьешь — и дело с концом. Он считает, что это самый надежный путь.
— Знаете, шеф, — сказал я напоследок, — по-моему, вся та ложь, которую вы преподнесли министру, на самом деле вовсе не ложь.
— А что же? — удивился Пабджой. — Правда, что ли?
— Это как взглянуть. Вы же сказали, что Маршан покончил с собой из-за женщины. Но ведь так оно и было в конечном итоге. Вся его политическая жизнь была такой, как была, именно из-за нее. И смерть тоже. Не будь Анни Дюпюи, все у него пошло бы иначе. Так что вы сказали некоторым образом правду. Некоторым образом, конечно…
КОНЕЦ
Перевод с английского Эллы Никольской