А. И. Гучков замечает: "Переговоры были прерваны. Кабинет составился при участии П. Н. Дурново. Граф Витте, как видно, остался вполне доволен своим выбором, но и мне не приходится раскаиваться в своем поведении".

Я действительно остался доволен своим выбором в том отношении, что во время полнейшей смуты, когда я находился во главе правительства, не было такой поразившей весь мир своими сказочными особенностями катастрофы, которая произошла в Киеве, не было покушений не только на лиц Царствующего Дома, но и на более или менее видных деятелей и проч. и проч., а между тем, в мое время также не было института исключительного порядка смертных казней, установленного и получившего, так сказать, право гражданства во время расцвета 3-ей Государственной Думы, то есть расцвета "нового политического строя", - по выражению А. И. Гучкова, такого применения смертной казни, о котором не мечтали до 17-го октября и во время моего премьерства даже самые крайние реакционеры. Если же замечание А. И.  Гучкова 537 о моем полном довольстве выбором относится до течения общей политики того времени, то я разошелся с тем течением политики, которое явилось после некоторого времени моего премьерства и к которому склонился и П. Н. Дурново, а потому, собравши Государственную Думу, я просил Государя Императора оказать мне милость и сложить с меня председательствование в совете министров.

Другая подробность, на которую указывает А. И. Гучков, как на такую, которую я запамятовал, касается того, что в сказанном совещании никто не высказался о предложенном на пост министра внутренних дел П. А. Столыпине отрицательно, - между тем, я сказал, что один из присутствовавших в совещания заявил, что "насколько ему известно. Столыпин в своих действиях неопределителен и изменчив". Смею утверждать, что это не я запамятовал. Я не считаю себя в праве в печати указать, кто именно из уважаемых членов совещания, видный общественный деятель, высказал отрицательное мнение о Столыпине, но если А. И. Гучкову угодно, ему лично я это напомню.

Наконец, в речи А. И. Гучкова, напечатанной в "Новом Времени", говорилось, будто бы я был негласным инспиратором правых членов Государственного Совета и их лидера П. Н. Дурново, в их выступлениях против покойного премьера. Я заявил, что это безусловно неверно, что, я уверен, подтвердить громадное большинство моих почтенных коллег всех партий Государственного Совета. Теперь А. И. Гучков говорит, что ему трудно возражать против моего отрицания. так как он, конечно, никаких доказательств к своему утверждению, что я был вдохновителем правых членов Государственного Совета, их лидера П. Н. Дурново и "реакционных, внепарламентских кругов" не имеет, но для него, "стоявшего близко к политической сцене последнего времени, была ясно видна та опытная, искусная рука, которая из-за кулис расставляла фигуры и дергала марионетками". "Во всяком случае, общность конечной цели - борьбы против нового политического строя, общность ближайших тактических задач, в числе которых первой явилось устранение того лица, которое было убежденным сторонником этого строя и стояло поперек дороги всяких реакционных политических экспериментов, эта общность явилась результатом, если не сговора, то внутреннего сродства" (моего и реакционеров).

Итак. А. И. Гучков не может представить никаких доказательств моих инспираций, а только это его догадки, его политическое чутье. Против такой аргументами трудно возражать. Я, с своей стороны, заявляю, что никогда, ни прямо, ни косвенно ни с к е м ни в какие конспирации против несчастного П. А. Столыпина я не входил - и что никто не в состоянии представить доказательства противного. Это ни что иное, как полицейско-политическая легенда, уже давно пущенная, отчасти из боязни моего престижа и, главным образом для того, чтобы дискредитировать своих противников.

Всему свету известно, что новый строй был провозглашен манифестом 17-го октября 1905 года и очерчен законами, изданными в согласии с этим манифестом, когда я стоял во главе Императорского правительства. Всему свету не менее известно мое исключительное и ответственное участие в создании этих актов, установивших "новый политически строй". От тех 538 убеждений, которые я тогда смел смелость у счастье высказать моему повелителю Государю Императору, я никогда не отказывался, а в о с п о м и н а н и е о б этом наполняет н ы н е мою жизнь и составляет мою гордость. Известно, что правые реакционеры относятся ко всему, что было сделано 17-го октября и во время моего премьерства, вполне отрицательно, и свою ненависть к этим актам, обыкновенно, переносят на мою личность. Так как я не привык, без доказательств кого-либо заподозревать, а тем паче оглашать об этих заподозреваниях, то, с своей стороны, уверен, что реакционеры, полагающие, что нужно 17-ое октября уничтожить, думают вполне искренно. Я их мнения. не разделяю, нахожу, что то, к чему они стремятся, будет гибельно для Царя и моей родины, но их мнение я понимаю: оно искренно и ясно.

Но о каком "новом строе" говорить А. И. Гучков, за который будто бы погиб убежденный сторонник этого строя? В чем сохранились начала 17-го октября, воплощенные во время моего премьерства в законы, вслед затем опубликованные? Об этом, если писать, то нужно писать томы.

Но я утверждаю, что в новом обновленном строе, защитником которого теперь является А. И. Гучков, сохранился лишь труп 17-го октября, что под флагом "конституционного режима" в последние годы лишь указывали пределы Царской власти, но свою собственную власть довели до неограниченного абсолютного и небывалого произвола Для меня такие прогрессисты не более симпатичны, чем искрение, прямые, реакционеры. На эту тему, по моему особливому участию в 17-ом октябре, я не могу говорить спокойно. Об этом, как правильно замечает А. И. Гучков, скажет история...

В заключение же приведу следующее. Реакционеры, с одной стороны, и приверженцы погибшего премьера, с другой, возбуждают во мне те же чувства, которые я испытывал, посещая в последнее время "revues" на злободневные темы во французских театрах. Когда на сцене похитители снимают Джиоконду и оставляют вместо нее старую стену, то зрители волнуются и огорчаются, когда же похитители снимают Джиоконду и вместо нее на старую стену вешают поддельную Джиоконду, с накрашенными ланитами и обведенными глазами, то зрители возмущаются и выходят из себя...

ГРАФ ВИТТЕ

Биарриц, 30 сентября 1911 года