поразилась тому, как местные желтоглазы встретили Черныша и Ночку — все собаки склонили головы к земле. На собачьем языке жестов поднятая голова означает вызов, склоненная — признание лидерства. Если встречаются две собаки, либо одна поднимет голову, другая склонит, либо обе поднимут, тогда — подерутся. А здесь все опустили носы. Очень похоже на человеческую вежливость.

Вошел Саян. Явился, кобель. Он отдыхал активно — быстро договорился с одной вдовушкой и они, судя по всему, неплохо развлеклись ночью. Судя по тому, как вдовушка на Саяна смотрит. Сам он снова демонстрирует спокойствие и невозмутимость. Хотя не такое, как раньше, когда оно было похоже на покой обреченного. Сейчас спокойствие с оттенком печали, даже скорби. По своему гибнущему миру. Оно понятно, если представить себе, что Земля погибнет… Саян еще и неплохо держится. А вчера так и вовсе разболтался, пока ехали от лаза к этому поселку. Принялся рассказывать, как стал пролазником: узнал о приходе Дролло, о том, что самым правильным выходом является самоубийство. Решил умереть в лесу. Не понимая, почему, добрался до того самого места, где лаз, на него накатило странное умиротворение, и замерцала мгла. Каким-то образом догадался, что это такое. Вернулся в ближайшее селение, нашел две семьи выживших, уговорил пойти за собой. Обманом уговорил. Интуитивно, благодаря чутью, понял, что это ему надо тащить телегу с людьми. И протащил их всех в мир Ковкого Стекла.

Там беженцы побоялись выходить к людям, нашли какую-то лодку, отправились по реке — надеялись в лесу спрятаться. Хотя архинским владели, могли и среди людей затесаться. Саян с ними не пошел, его нехорошие предчувствия одолевали. Вот и прибился к протестующей молодежи. Удачно прибился, как раз к детям дорог — тамошним байкерам. Водить научился, что очень пригодилось.

Саян сел за стол напротив Оксаны, налил себе молока, потянулся за оладьей. Ну и зачем паузу держать?

Уже собиралась задать раздраженный вопрос, но Саян наконец-то заговорил:

— Мгла исчезла. Мы едва успели.

Действительно. Задержись они в обреченном мире на пару часов…

Раньше такая мысль могла ужаснуть, но Оксана успела наужасаться подобными мыслями. Еще там, в мире Ледяной Цветок. Еще вчера.

Глава 10

Вошли полная, круглолицая женщина и буквально жмущаяся к ней девочка. Афа и Вара, мать и дочь. Вчера, когда беженцы высыпали из домиков встречать байк, Вара сорвалась, бросилась с криком: «Мама!» Афа бежала ей навстречу, потом обнимала, плакала.

На лице у Афы царапины. Это она вчера выяснила у дочери, по чьей вине та осталась в обреченном мире — толстухи Гарсы. Как такое получилось, чем конкретно Гарса виновата, даже разбираться не хочется. Но, когда Афа набросилась на Гарсу с упреками, та оскорблений терпеть не стала, вцепилась Афе ногтями в лицо. Беженцы их разняли, разобрались, и били Гарсу. Даже толстухин муж поучаствовал. Впрочем, уже не муж — он произнес при свидетелях длинную формулу, которая означала полный и окончательный развод.

Афа начала бормотать с униженно-жалостливой интонацией, явно благодарила. Да, так и есть, Саян перевел:

— Она благодарит за спасение дочери, говорит, что ты можешь просить что угодно.

Оксану все это очень смутило. Она, конечно, спасла девочку, но не чувствовала себя такой уж героиней.

— А почему меня благодарит, а не тебя? Ты у нас представительнее…

Саян отвел глаза:

— Я уже сказал, что это ты Вару спасла. И меня тоже.

— Как ты мог, — усмехнулась Оксана. — Скажи ей, что это Вара нас спасла. Придумала, как переправиться через реку. Можешь даже соврать!

Саян, улыбнувшись, перевел. На лице Афы отразилась сначала растерянность, а потом родительская гордость. Потом опять принялась униженно благодарить. Только и осталось, что с достоинством кивнуть, и демонстративно намазать паштетом следующую оладью.

Афа наконец ушла. Но тут Саян завел ту же песню:

— Ты меня действительно спасла. Да еще и против моего желания. По обычаям некоторых народов ты теперь можешь потребовать от меня чего угодно. Да и у моего народа тоже…

— Слушай, давай оставим этот разговор, а? Или хотя бы отложим. В моем мире пословица есть: делай добро и бросай его в воду, оно не пропадет. И еще: только бескорыстное добро остается безнаказанным. В конце концов, ты меня тоже спас, без тебя я бы не добралась до лаза вовремя. Расскажи лучше, что ты разузнал.

— Делай добро и бросай его в воду, — тихо повторил Саян, вникая в смысл. Уважительно хмыкнул, поднял глаза и стал рассказывать:

— Эти люди — хуторяне. Хотя четверо — меднокожие южане, их языка никто не понимает, я тоже. До хуторян не дошли вести про Дролло… Вернее — не дошли призывы священнослужителей убить себя. Про Дролло они узнали, а про призыв священнослужителей — нет. Они заметили, что с миром что-то происходит — перелетные птицы себя странно вели, звездное небо изменилось… Кто-то поехал в ближайшее большое селение, а там одни мертвецы. Они растерялись, а тут приехали пять человек, те четверо меднокожих, и еще один, которого они называют то Гафал, то Хафф и даже Ханг.

— Даже?

— Ханг — один из девяти высших демонов, он гораздо страшнее, чем Дролло. Они сами понимают, что этому человеку не подходит имя Ханг, потому что он спас их всех. Вывез из… нашего мира. Он сказал им, что может вывести в безопасное место… И вывез. Двадцать шесть человек на двух больших телегах. То есть, на одной телеге, вторая сломалась по дороге во время землетрясения. И еще пятнадцать желтоглазов.

— Да, это много. Хотя, другие пролазники протаскивали через лаз и больше, рекорд — пятьдесят три человека.

— Пролазник… И наверняка не из нашего мира. Странный он был.

— Был?!

— Крестьянам он показался странным. Одет обычно, на нашем языке говорил хорошо, но не всегда правильно. И вел себя… как будто Дролло его не пугает. А еще хуторян очень удивил его байк. На хутор он приехал обычно, в коляске, запряженной желтоглазами, а его машина была спрятана в лесу, возле лаза. В этом мире хуторяне уже не знали, чему удивляться. Попали из лета в позднюю осень, да еще этот Гафал с какой-то раковиной разговаривает. Потом — самостроящиеся дома. Хуторяне уже десять дней здесь, и до сих пор растеряны.

— Мне кажется, они не слишком расстроены, что ваш мир… гибнет.

— Они расстроены.

— Ты расстроен сильнее.

— Да. Потому что я видел гораздо больше, чем они. Может быть, они еще не осознали до конца… Я осознал.

— А где этот Гафал, кстати?

— Уехал, но обещал вернуться. Уже должен был…

— Скоро будет.

Саян уставился на Оксану:

— Ты его чуешь?

— Да, он приближается. Так