Дверь-то закрыта.

Он полыхнул на меня одной из своих неожиданных улыбок, отчего кончики его маленьких белых усов вздернулись вверх наподобие рогов перевернутого полумесяца.

— Смотрите, — приказал он, демонстрируя небольшой кусок тонкой проволоки. — В те времена, когда волосы женщины еще были олицетворением ее прелести, не было такой хитрости, которую она не могла бы сотворить при помощи своей шпильки! Припоминаю сейчас одну девицу — это было еще до войны, — которая показала мне несколько трюков. Смотрите и учитесь, друг мой.

Он ловко просунул загнутый петлей конец проволоки в замочную скважину, несколько раз для пробы подергал ею туда-сюда, потом просунул на максимальную глубину, вынул и внимательно осмотрел.

— Так-так, — пробормотал он, после чего полез в карман и вынул проволоку уже потолще.

— Видите, — он показал мне тонкую петлю. — При помощи нее я получил представление о механизме действия замка, а сейчас… — он ловко согнул толстую проволоку точно по контуру тонкой, — ура, у меня есть ключ!

Все оказалось именно так, как он предполагал. Замок легко поддался нажиму его импровизированного ключа, и мы оказались в длинном темном холле, с любопытством и опаской оглядываясь вокруг себя.

— Сюда, если не возражаете, — снова приказал де Гранден. — Сначала нам надо осмотреть девушку, узнать, все ли с ней в порядке.

Мы на цыпочках прошли по коридору к ее комнате.

Она лежала на спине, скрестив руки на груди на манер покойника; голубые глаза были широко раскрыты и незряче смотрели прямо перед собой; колечки светлых, коротко постриженных волос обрамляли ее бледное, изможденное лицо подобно золотому нимбу, окружающему точеные черты святого лика на иконе.

Де Гранден тихо приблизился к постели и профессиональным жестом положил пальцы на запястье девушки.

— Температуры нет, пульс слабый, — он попытался установить диагноз. Цвет лица бледный, почти синюшный. Так, теперь глаза: сонные, зрачки наверняка были сужены, тогда как сейчас им надо было бы расшириться. Боже ж ты мой, Траубридж, идите-ка сюда. Посмотрите! — он указал на апатичное лицо девушки. — Эти глаза. Боже правы. Эти глаза! Ведь это просто святотатство и ничего больше.

Я взглянул на лицо девушки и отпрянул, едва сдержав возглас ужаса. Когда мы впервые увидели ее, спящую, она показалась нам милой и привлекательной. У нее были мелкие, правильные черты лица, четко очерченные, вроде тех, что изображают на камеях, а завитки белокурых волос придавали ей изящно-воздушное очарование, сравнимое разве что с ликами пастушек из дрезденского фарфора. Не хватало лишь одного — чтобы она подняла свои пушистые длинные ресницы, придав тем самым своему лицу живость смеющейся феи, игриво прогуливающейся по сказочной стране.

Сейчас ее ресницы были подняты, но глаза отнюдь не походили на ясные, радостные окна умиротворенной души. Скорее они напоминали застывшие в невыразимой муке дверные «глазки». Радужная оболочка продолжала излучать мягкий голубой цвет, хотя сами глазные яблоки производили ужасное впечатление. Вращаясь из стороны в сторону, они словно всматривались в простирающееся пространство, придавая тем самым ее нежному бледному лицу нелепое, отчасти даже смешное, но в целом ужасное выражение раздувшейся жабы.

— Боже праведный! — воскликнул я, отворачиваясь от изуродованного лица девушки с чувством отвращения, близкого к тошноте. — Какой ужас!

Де Гранден склонился над неподвижным телом, внимательно разглядывая изуродованные глаза.

— Это ненормально, — проговорил он. — Глазные мышцы были подрезаны, причем сделал это человек, явно имеющий обширные познания в области хирургии. Дружище Траубридж, не дадите ли вы мне шприц и немного стрихнина? Бедняжка все еще без сознания.

Я бросился назад в спальню и вернулся со шприцем и нужным лекарством, после чего встал рядом с де Гранденом, глядя как он делает укол.

Узкая грудь девушку затрепетала под воздействием сильного стимулятора, ресницы на миг прикрыли ее ужасные глаза. Всхлипнув, что прозвучало почти как стон, она попыталась было приподняться на локтях, но снова упала на спину и, задыхаясь, пролепетала:

— Зеркало… Дайте мне зеркало! Скажите мне, что это неправда, что это был просто какой-то фокус! О, то, что я увидела тогда в зеркале, просто не может быть правдой. Так ведь?

— Успокойтесь, моя маленькая, — сказал де Гранден. — Но вы говорите загадками. Что именно вам хотелось бы знать?

— Он… он… — девушка словно споткнулась, но тут же заставила себя сформулировать нужную мысль. — Этот ужасный старик недавно дал мне зеркало и сказал, что то, что я вижу, — мое лицо. О, это было ужасно, ужасно!

— Как? Как вы сказали? — де Гранден даже повысил голос. — «Он»? «Ужасный старик»? Разве вы не его дочь? Это не ваш отец?

— Нет, — промолвила девушка так тихо, что было едва слышно. — Я возвращалась домой из Маркетсдейла в… о, я даже не помню, когда это было. Помню только, что был вечер и у меня спустили шины. Я… я подумала, что на дороге лежало битое стекло, потому что и подошвы моих туфель тоже оказались изрезаны. Я увидела свет в этом доме и пришла попросить помощи. Старик мне он показался таким добрым, милым — впустил меня, сказал, что живет совсем один и как раз собирается обедать. Он пригласил меня присоединиться. Я съела что-то… Не помню сейчас, что было потом… Когда я очнулась, то увидела его рядом с моей кроватью — он держал зеркало и говорил, что то, что я вижу, — мое лицо. Ну скажите, пожалуйста, скажите, что это была только шутка, фокус, который он решил показать мне. Ведь я же не такая страшная, правда?

— Черт бы меня побрал, — тихо пробормотал де Гранден, пощипывая кончик уса. — Что все это значит?

— Ну конечно же, нет, — громко сказал он. — Вы похожи не цветок, мадемуазель. Маленький цветок, танцующий на ветру. Вы…

— А мои глаза, они… они… — она умолкла с жалобной мольбой во взоре, — пожалуйста, скажите, что они не…

— Конечно же, нет, моя дорогая, — заверил он ее. — В ваших глазах отражается весеннее небо. Они похожи…

— Дайте… дайте мне зеркало, пожалуйста, — прервала она его возбужденным шепотом. — Я хочу сама посмотреть, раз уж вы… О, у меня все внутри обрывается… — она снова откинулась на подушки, веки скрыли ее безобразно искаженные глаза, отчего лицо вновь стало очаровательным.

— Черт побери! — едва слышно выдохнул де Гранден. — Мое открытие насчет хлоралгидрата отнюдь меня не успокоило, дружище Траубридж. Я скорее соглашусь пойти на пытку, чем позволю этого несчастному дитя увидеть себя в зеркале.

— Но что все это значит? — спросил я. — Она говорит,