Почему так скверно? Перепил. Это понятно. Но тут дело совсем в другом.

Он отхлебнул из блестящей жестянки и некстати вспомнил, что сегодня садится за руль. Хотя пора привыкать к тому, что уже очень скоро все мусора на перекрестках за одни номерные знаки будут козырять Маскитову.

От такой мысли сделалось теплее, но тяжесть на душе осталась. Что еще? Ах да! Вчерашняя телка в сауне. Эта длинноногая тварь, еще не раздевшись, принялась гадать по руке, а он, как олух, развесил уши. И во всем виноват Канаев. У него плебейская привычка — подбирать девиц подобного рода.

Проститутка нашептала, что Маскитов в ближайшее время встретится с коварной женщиной, имеющей умысел погубить его, и, судя по всему, ее попытка увенчается успехом, поскольку у него, у Маскитова (самого крутого рэкетира в городе), слабый характер.

И черт с ней, с коварной женщиной, но сказать в присутствии Канаева про слабый характер — это высшая степень обиды. Канаев — тупой мужлан, который больше мешает, чем помогает в делах, однако у него власть. В итоге молодость возьмет свое, Маскитов разделается с ним, но только после того, как утвердится в Москве.

Рэкетир ударил проститутку кулаком в лицо, и кровь фонтаном брызнула из носа. Она залила кровью весь предбанник и всем испортила настроение. За такие вещи убивают. Маскитов сильно помрачнел, и у него пропал интерес ко всему. Он покинул сауну, сел за столик и стал глотать рюмку за рюмкой. Это у него-то слабый характер, у Маскитова, который держит в кулаке весь малый и средний бизнес? Вот именно, что малый. А крупная рыба опять плавает вне его поля зрения.

Было заметно, что этот случай прекрасно поднял настроение Канаеву. Он очень завистлив и при случае всегда предаст.

Маскитов подошел к зеркалу, отразившему его угрюмую физиономию, и едва узнал себя в этом опухшем сердитом существе. Выглядел он весьма несвеже и весьма немолодо: красная, дряблая физиономия с коричневыми мешками под глазами, черные густые волосы ежиком, растущие почти от самых бровей, колючие черные глазки, заплывшие со всех сторон. А ведь ему только двадцать шесть.

Он попытался пригладить ежик, щедро полив себя одеколоном, и подумал, что не плохо бы бросить пить. Но разбуженная злоба опять накатила на него. Дела идут день ото дня все хуже. Из трех свиноферм, оставшихся от Хвостова, две пришлось закрыть, поскольку добыча желудей обходится дороже. Он закрыл бы и третью, но в столице требуют, чтобы продолжал работу. От трансплантации он имеет сущие гроши, хотя холодильники переполнены и размещены на его личной земле. Скорее бы стать губернатором, а лучше депутатом Госдумы. Тогда Маскитов будет ходить в галстуке и в шикарном костюме от Кардена. Он будет холеным, чистеньким. Будет ездить на «вольво» с личным шофером, и все вокруг будут уважительно расступаться и обращаться к нему по имени-отчеству. Но, главное, у него отпадет необходимость подчиняться высокопоставленным дядям из столицы, которые много требуют и мало платят, хотя бы за кровавые потасовки. А небось, сами за свежие трупы срывают хорошие бабки. Конечно, депутатство — совсем другой уровень бытия. Не зря же и покойный Хвостов так рвался в Госдуму.

Маскитов отхлебнул еще пива и, наконец, решил принять душ. Что же еще такого змеилось в сознании и никак не вылуплялось наружу? Уж не сегодняшний ли сон? Хотя из него он не помнил ни фрагмента, но холодное ощущение неслыханной мрачности отпечаталось внутри.

«Почему все вокруг так гнусно? — думал он под душем и в столовой, когда пытался проглотить какую-то мерзость из блестящего пакета. — Что же так невесело и нелегко жить в этом паршивом местечке даже с приличными деньгами?» Ничто не скрашивало жизнь: ни красивые барышни, ни золотые побрякушки, ни скупленная за бесценок недвижимость. И только власть, полная, официальная власть над этим быдлом, именуемым народом, может успокоить душу.

И когда бандит выезжал из гаража на своем новеньком серебристом «скорпи», еще большее уныние охватило его. Над головой беспросветная мгла, вокруг качающиеся полуобнаженные деревья, которые уже через месяц будут голыми, корявыми и уродливыми, а земля будет продрогшей, унылой и тоже до чертиков серой. И плохо одетые люди со скучными, тупыми физиономиями будут шнырять, словно крысы, на фоне таких же скучных и серых «хрущевок», и промозглые ветра будут свистать и таскать по тротуарам какой-то мусор. И такое холодное, мерзкое зрелище наблюдается в этой полосе восемь месяцев в году.

Он застонал и неожиданно вспомнил, что сегодня ночью ему снилась змея, которая холодно скользила по его дряблому и, почему-то, старческому телу.

Маскитов поежился и выжал полный газ. Почему же ему так фатально не повезло? Почему он родился именно здесь, в убогом среднем Поволжье, а не где-нибудь на теплых берегах Франции или Греции? Чем он хуже хотя бы тех же негров или индейцев, имеющих возможность ежедневно купаться в океане и ходить в бордели?

Он катил на своем «форде», глядел по сторонам и активно ненавидел все: неказистые домишки, покосившиеся заборчики, лишенные пышности деревца, но больше всего — прохожих. Вот кого бы давить и давить, и расчленять потом на органы, — думал Маскитов с ядовитой усмешкой и вдруг на трамвайной остановке улицы Чернышевского неожиданно увидел ее.

3

Приблизительно в это же время, на той же улице, в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости.

Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник бодрствует, и бодрствует чисто по-обломовски: не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то без конца куда-то убегает, то с кровью в горле к чему-то призывает. Юноша спал на раскладушке, и по причине ее скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.

— Который час? — спросил Сережа.

— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво неплохое.

— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.

В голосе стажера звучала ирония, но товарищ ее не поддержал.

— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.

— Он тоже из этих мест?

— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел ее дело.

Стажер присвистнул и в