ходил со своей централочкой на Волгу, к песчаной горе. Надел на ветку краснотала клочок газеты, отмерил двадцать пять шагов и бабахнул. Ни газеты, ни ветки. Классно стреляет!

Надо уговорить Борьку махнуть как-нибудь на Телячий остров. Глядишь, и зайчишек выследим. Удивляюсь, почему Борька так редко ходит на охоту — у него же преотличное ружье!

И еще: Елена Михайловна попросила остаться после уроков. Давно замечаю: меня всегда охватывает какое-то странное, ну совсем-совсем странное волнение, стоит лишь увидеть Елену Михайловну. И не потому, что я ее боюсь: чего ее бояться, она такая маленькая и такая молоденькая — преподает всего первый год. Окружат Елену Михайловну наши тараторки, и не поймешь сразу, кто тут учительница географии (и классный руководитель в придачу), а кто ученицы девятого «Б»!

Сел боком за парту, жду (и что за парты в нашей школе: ноги некуда деть, просто весь изломаешься, пока уроки идут). В классе, кроме Елены Михайловны и меня, ни души. А она неторопливо складывает в новенький портфель книги и вздыхает. И эти ее вздохи прямо-таки на части сердце мое разрывают.

— Андрюша, — вдруг говорит Елена Михайловна. Я даже вздрагиваю: еще никогда ни одного ученика не называла по имени Елена Михайловна. — Ты меня, Андрюша, огорчил: за два дня две двойки...

(К этому времени у меня еще двойка появилась, по алгебре.)

Нервы мои не выдерживают, и я вскакиваю, больно ударившись коленкой о парту.

— Елена Михайловна! Вот погодите... на той неделе у меня ни одной не будет! Ну ни одной!

Не знаю почему, но она смеется. А когда Елена Михайловна смеется, ее синие, с веселинкой глаза совсем пропадают в узких щелочках, опушенных черными ресницами.

— Верю, верю, — кивает она. — Можешь идти, Андрюша.

А я стою точно столб — и ни с места. И все не могу оторвать от нее взгляда. Елена Михайловна даже смущается...

Не помню уж, как выскочил из класса. Вниз по лестнице летел, перепрыгивая через три ступеньки. Чуть не сшиб с ног учительницу биологии.

На улице по аллее прогуливался Юрочка. (Вокруг нашей школы расчудесная тополиная аллея. Такие есть высоченные богатыри!) Будто бы так прогуливается, а сам нет-нет да на парадную дверь поглядит. Это уж я знаю к чему: Елену Михайловну поджидает.

Совсем неплохой парень наш химик Юрочка (он тоже из молодых педагогов, всего третий год преподает), простецкий такой, справедливый — напрасно никогда не занизит оценку. А какой вратарь — лучший в городе! Но вот только почему, когда вижу Юрочку с Еленой Михайловной, я его начинаю ненавидеть? Почему?

Грохнула в сенях щеколда: мама, похоже, идет. Сейчас срочно буду прятать дневник. (Эх ты, думал, нечего писать, а сам вон сколько накатал.) А про Елену Михайловну в другой раз как-нибудь еще расскажу. А сейчас за уроки. Должен же я сдержать свое слово!

28 февраля, пятница.

Сегодня у нас легкий денек: всего-навсего четыре урока. А два часа производственного обучения в счет не идут! Потому что многие ребята и девчата просто-напросто филонят. А ходит к мебельщикам исправно лишь наша троица да еще кое-кто из мальчишек, ну из тех, которые и вправду любят что-нибудь мастерить.

Алексей Алексеич нынче сказал, придирчиво осмотрев дощечки, из которых мы собираемся делать футляр для приемника (а он куда какой скупой на похвалу):

— По всей видимости, что-то получится... Грешным делом, я спервоначалу и рукой махнул — плакал, думал, матерьялец!

И он, поглаживая сивые, обвисшие усы, принялся «резонить» (поучать) нас. Оказывается, чтобы из этих, пока еще просто-напросто ничем не приметных досок получилось художественное произведение — надо ой-ой сколько попотеть!

Слушали Алексея Алексеича молча, с благоговением. Колька Мышечкин даже рот открыл от усердия, а Данька Авилов сопел носом, будто паровоз.

Пробыли мы сегодня в «Красном мебельщике» не два часа, как того требует расписание, а целых три с половиной. И еще бы поработали, да Алексей Алексеич прогнал уроки учить.

Шли дорогой и рассуждали, какой бы получился толк из производственного обучения, если бы со всеми ребятами вот так возились мастера, как с нами Алексей Алексеич. А помнится, многие из нашего класса вначале с охотой ходили на Пензенскую улицу... Но расскажу-ка лучше все по порядку, как было дело.

Еще в начале зимы у нас в расписании появился новый предмет — производственное обучение. Раз в две недели мы должны были отправляться в артель «Красный мебельщик» «для приобретения навыков столярного дела» — так сказал наш Голубчик (директор школы Осип Яковлевич).

В этой артели мастерят диваны, матрацы, ремонтируют старую мебель. Диваны, между прочим, почему-то все обивают одной и той же материей голубого цвета с лиловыми и брусничными маками огромных, с тарелку, размеров.

В первый день нас вела Елена Михайловна. Я смотрел на нее и удивлялся: так ей все шло! И эта белая вязаная шапочка, и эта короткая меховая шубка, и эти резиновые черные ботики... Вот она оглянулась, взмахнула рукой и задорно, точно девчонка, закричала:

— А ну, Липкович, запевай!

И Борис, будто он только и ждал команды, тотчас запел:

Ребята дружно подхватили песню. И ряды сразу выровнялись, все зашагали в ногу, в такт песне размахивая руками. Потом затянули вторую, за ней — третью. Пели ладно, стройно, прохожие оглядывались и улыбались.

Подошли к приземистому кирпичному зданьицу артели. Елена Михайловна, приказав нам не расходиться и не шалить, юркнула в низкую, облупившуюся дверь.

Но как тут устоять на одном месте, когда высоко-высоко над головой светит не жаркое, но такое улыбчивое солнце, под ногами весело поскрипывает крупитчатый снежок, а в морозном воздухе пахнет — как бы вы думали, чем? — дынями! Да, дынями! Словно по Пензенской улице только что провезли воз спелых желтобоких костянок. Нет, ни за что не устоишь на месте в такой расчудесный денек — последний зимний денек!

Наш строй нарушил лобастый Колька Мышечкин. Он сбегал к синеющему у забора сугробу, зачерпнул в пригоршни пушистых снежных звездочек. А потом, щурясь, как кот на колбасу, подкрался к Зойкиной подружке Римке, остроносой недотроге-зазнайке, и высыпал снег ей за шиворот.

Римка взорвалась, точно атомная бомба! Она завизжала на всю улицу, запрыгала, замахала руками, И тут такое началось! Трусихи девчонки бросились врассыпную, мальчишки — за ними. То здесь, то там росла куча-мала. Визг, смех, крики.

Когда на крылечке показалась Елена Михайловна, она от изумления всплеснула руками. Но ругать никого не стала. Только шутливо сказала:

— Ну-ну, хватит, рабочий класс! Стройтесь по два. Быстро!

И вот мы