- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (33) »
объяснение, похоже, немного ее успокоило. Она уже не так свирепо на меня зыркала. Я воспользовалась тем, что Хелен сменила гнев на милость, скинула с ближайшей скамейки чьи-то хоккейные коньки и уселась между двумя противными мокрыми пальто. Похоже, мое присутствие ей больше не мешало. Раз у меня такое поручение — сидеть тут с ней среди болтающихся мешков с обувью и непарных носков, чтобы она не угодила под машину.
В нашей школе все учителя и родители жуть как боятся, что однажды кто-то из детей таки выскочит не глядя из главного входа и угодит прямо под колеса какого-нибудь грузовика. А все потому, что здание школы втиснули в самом центре города. На математике мы часто чертим графики — всего, что только в голову придет, даже тех фразочек, какие родители бросают нам вслед, когда мы уходим в школу. Ну и графики у нас получаются! Алисины родители всегда говорят ей: «Будь умницей, горошинка», а всем прочим твердят примерно одно и то же: «Будь осторожнее, когда переходишь улицу!»
По щекам Хелен катились слезы. Рот открылся, губы посинели. Она рылась в карманах в поисках платка. Нос у нее был забит, и ей было трудно дышать. Жуткое зрелище! Я вскочила на ноги и принялась шарить по карманам всех пальто, пока не нашла маленький целлофановый пакетик с пятью бумажными платочками. — Вот. Держи. Хелен — чистюля из чистюль. Прежде чем вытащить платок и высморкаться, она уставилась на табличку над крючком, стараясь разобрать номер, а потом дрожащим голосом спросила: — Чьи они? — Уймись, Хелен, — ответила я. — Это всего-навсего платки. Уж не знаю, заметила ли она мое нетерпение, но только как-то сжалась и снова захныкала. Я чуть не лопнула от злости. На чем свет стоит я кляла миссис Хатри за то, что у нее не хватило ума послать сюда Лиз. Уж та бы знала, что делать! Как-никак лучшая подруга! Обняла бы Хелен за плечи и успокоила. Я неловко обхватила Хелен. — Отстань! — огрызнулась она. — Не трогай меня! — Вот и отлично! — я отсела на противоположную скамейку. — Была охота! Я к тебе больше не подойду. Просто посижу здесь тихо-спокойно и посчитаю пальто. И я в самом деле принялась считать пальто. Но только старалась не глядеть на те, что висели рядом с Хелен: она выглядела такой жалкой, что и мне и ей было неловко. Так что я просто блуждала взглядом по сторонам и тут-то пожалела, что не прихватила с собой портфель. Могла хотя бы почитать. Ненавижу сидеть вот так попусту без книги. Я принадлежу к тем, кто читает всё подряд — даже надписи на коробках с хлопьями, убери их со стола — и нам уже завтрак не в завтрак. Смотреть в раздевалке было не на что. Все мы ходим в одинаковой одежде. Четыреста девчачьих пальто — синих-синих, словно море разливанное. У нас школа для девочек, можете себе такое представить? Это моя мама меня сюда устроила. Ей надоели ежедневные утренние скандалы: что я надену на этот раз и что возьму с собой на обед, а вечером все по новой — из-за тех замызганных листков бумаги, которые я приносила из школы. — А это проверяли? — допытывалась она, разглядывая любую находку. — Почему же учитель ничего не написал о твоей ужасающей безграмотности? А если я прятала тетрадки, то слышала вот что: — Чем же ты занималась целый день? Баклуши била? Ты ведь знаешь свои недостатки, верно? Этак ты вырастешь пустоголовой невеждой. Думаете, приятно такое выслушивать? А я наслушалась вдоволь. Но однажды, явившись из школы, я сдуру ляпнула, что завтра велено принести на занятия шампунь. — Чем это вы там занимаетесь? — изумилась мама. — Проходим уход за волосами. — Уход за волосами? В маму словно бес вселился. Вы наверняка такого в жизни не видывали. Она просто обезумела. И бросилась звонить моему папе в Бервик-на-Твиде. — Уроки мытья волос! — орала она в телефон. (Мне даже пришлось отодвинуть от уха вторую трубку, по которой я подслушивала.) — Не глупи, Рози, — сказал мой отец. — Наверняка они изучают волосяные луковицы и фолликулы, сальные железы и все такое. Мама закрыла трубку ладонью и крикнула мне: — Вы что, изучаете волосяные луковицы, фолликулы и сальные железы? Я в свою очередь закрыла трубку второго телефона и прокричала в ответ: — Нет. Просто какие волосы жирные, а какие нормальные, сухие или поврежденные химической завивкой. Тогда она еще больше взбеленилась. Раскричалась так, что ее, поди, и без телефона было слышно всем жителям Бервика-на-Твиде. — Девочка растет сущей невеждой, — заявила она моему отцу. — Вечно какие-то жалкие листочки, идиотские проекты, а «правописание не имеет значения». Нет, уж я подыщу ей настоящую школу, где учат по настоящим учебникам, исправляют ошибки красными чернилами и требуют тишины. — Но Китти нравится в этой школе, — возражал мой папа. — Ты можешь травмировать ее. — Пусть лучше будет травмированной, чем необразованной, — рявкнула мама и пошла разглагольствовать о том, что образование — лучшее капиталовложение в будущую жизнь. Послушать ее, так я что-то вроде пенсионного вклада или чего-то в этом роде. В конце концов отец сдался. — Может, ты и права. В последний раз, когда она у меня гостила, я упомянул миссис Панкхёрст[1], и она решила, что я имею в виду мою приходящую домработницу. — Ну вот, что я говорила! — подхватила мама. — Чего еще от нее ожидать? Полное незнание истории, если не считать того дурацкого проекта о Черной Смерти[2], который она делала год назад. Казалось, они договорились и нашли вариант, который устраивал обоих. Мама обошла все школы в округе, и выбрала ту, где были самые настоящие учебники, красные чернила и тишина. Одна беда — это оказалась школа для девочек. — Не могу я ходить в девчачью школу! — завопила я. — Почему это? — спросила мама. — Ты что, в феминистки заделалась? Чем тебе девочки не угодили? Так я тут и оказалась. И теперь мне здесь даже нравится. Когда надоест, что учителя бубнят над тобой, можно почитать под партой настоящую книгу — все лучше, чем карябать на дурацких листочках. И тишина не так уж и давит, ведь можно болтать шепотом. А иногда на полях твоей работы вдруг появится похвальная запись, написанная красными чернилами. Мама тоже поуспокоилась: теперь я с утра пораньше натягиваю уродскую темно-синюю форму, а коробки с завтраками остались в прошлом. И я как-то перестала замечать, что в школе нет мальчишек. — Хелен, это же ты так не из-за парня ревешь? — Нет! Я так и думала. Хелен слишком мала для своего возраста, если вам понятно, что я имею в виду. Иногда по субботам я встречала ее
По щекам Хелен катились слезы. Рот открылся, губы посинели. Она рылась в карманах в поисках платка. Нос у нее был забит, и ей было трудно дышать. Жуткое зрелище! Я вскочила на ноги и принялась шарить по карманам всех пальто, пока не нашла маленький целлофановый пакетик с пятью бумажными платочками. — Вот. Держи. Хелен — чистюля из чистюль. Прежде чем вытащить платок и высморкаться, она уставилась на табличку над крючком, стараясь разобрать номер, а потом дрожащим голосом спросила: — Чьи они? — Уймись, Хелен, — ответила я. — Это всего-навсего платки. Уж не знаю, заметила ли она мое нетерпение, но только как-то сжалась и снова захныкала. Я чуть не лопнула от злости. На чем свет стоит я кляла миссис Хатри за то, что у нее не хватило ума послать сюда Лиз. Уж та бы знала, что делать! Как-никак лучшая подруга! Обняла бы Хелен за плечи и успокоила. Я неловко обхватила Хелен. — Отстань! — огрызнулась она. — Не трогай меня! — Вот и отлично! — я отсела на противоположную скамейку. — Была охота! Я к тебе больше не подойду. Просто посижу здесь тихо-спокойно и посчитаю пальто. И я в самом деле принялась считать пальто. Но только старалась не глядеть на те, что висели рядом с Хелен: она выглядела такой жалкой, что и мне и ей было неловко. Так что я просто блуждала взглядом по сторонам и тут-то пожалела, что не прихватила с собой портфель. Могла хотя бы почитать. Ненавижу сидеть вот так попусту без книги. Я принадлежу к тем, кто читает всё подряд — даже надписи на коробках с хлопьями, убери их со стола — и нам уже завтрак не в завтрак. Смотреть в раздевалке было не на что. Все мы ходим в одинаковой одежде. Четыреста девчачьих пальто — синих-синих, словно море разливанное. У нас школа для девочек, можете себе такое представить? Это моя мама меня сюда устроила. Ей надоели ежедневные утренние скандалы: что я надену на этот раз и что возьму с собой на обед, а вечером все по новой — из-за тех замызганных листков бумаги, которые я приносила из школы. — А это проверяли? — допытывалась она, разглядывая любую находку. — Почему же учитель ничего не написал о твоей ужасающей безграмотности? А если я прятала тетрадки, то слышала вот что: — Чем же ты занималась целый день? Баклуши била? Ты ведь знаешь свои недостатки, верно? Этак ты вырастешь пустоголовой невеждой. Думаете, приятно такое выслушивать? А я наслушалась вдоволь. Но однажды, явившись из школы, я сдуру ляпнула, что завтра велено принести на занятия шампунь. — Чем это вы там занимаетесь? — изумилась мама. — Проходим уход за волосами. — Уход за волосами? В маму словно бес вселился. Вы наверняка такого в жизни не видывали. Она просто обезумела. И бросилась звонить моему папе в Бервик-на-Твиде. — Уроки мытья волос! — орала она в телефон. (Мне даже пришлось отодвинуть от уха вторую трубку, по которой я подслушивала.) — Не глупи, Рози, — сказал мой отец. — Наверняка они изучают волосяные луковицы и фолликулы, сальные железы и все такое. Мама закрыла трубку ладонью и крикнула мне: — Вы что, изучаете волосяные луковицы, фолликулы и сальные железы? Я в свою очередь закрыла трубку второго телефона и прокричала в ответ: — Нет. Просто какие волосы жирные, а какие нормальные, сухие или поврежденные химической завивкой. Тогда она еще больше взбеленилась. Раскричалась так, что ее, поди, и без телефона было слышно всем жителям Бервика-на-Твиде. — Девочка растет сущей невеждой, — заявила она моему отцу. — Вечно какие-то жалкие листочки, идиотские проекты, а «правописание не имеет значения». Нет, уж я подыщу ей настоящую школу, где учат по настоящим учебникам, исправляют ошибки красными чернилами и требуют тишины. — Но Китти нравится в этой школе, — возражал мой папа. — Ты можешь травмировать ее. — Пусть лучше будет травмированной, чем необразованной, — рявкнула мама и пошла разглагольствовать о том, что образование — лучшее капиталовложение в будущую жизнь. Послушать ее, так я что-то вроде пенсионного вклада или чего-то в этом роде. В конце концов отец сдался. — Может, ты и права. В последний раз, когда она у меня гостила, я упомянул миссис Панкхёрст[1], и она решила, что я имею в виду мою приходящую домработницу. — Ну вот, что я говорила! — подхватила мама. — Чего еще от нее ожидать? Полное незнание истории, если не считать того дурацкого проекта о Черной Смерти[2], который она делала год назад. Казалось, они договорились и нашли вариант, который устраивал обоих. Мама обошла все школы в округе, и выбрала ту, где были самые настоящие учебники, красные чернила и тишина. Одна беда — это оказалась школа для девочек. — Не могу я ходить в девчачью школу! — завопила я. — Почему это? — спросила мама. — Ты что, в феминистки заделалась? Чем тебе девочки не угодили? Так я тут и оказалась. И теперь мне здесь даже нравится. Когда надоест, что учителя бубнят над тобой, можно почитать под партой настоящую книгу — все лучше, чем карябать на дурацких листочках. И тишина не так уж и давит, ведь можно болтать шепотом. А иногда на полях твоей работы вдруг появится похвальная запись, написанная красными чернилами. Мама тоже поуспокоилась: теперь я с утра пораньше натягиваю уродскую темно-синюю форму, а коробки с завтраками остались в прошлом. И я как-то перестала замечать, что в школе нет мальчишек. — Хелен, это же ты так не из-за парня ревешь? — Нет! Я так и думала. Хелен слишком мала для своего возраста, если вам понятно, что я имею в виду. Иногда по субботам я встречала ее
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (33) »