встревожилась. Я подумала было, что мама по какой-то причине решила войти через заднее крыльцо. Я громко звала ее — в гулком коридоре и на темной лестнице, — но она не откликнулась: ее нигде не было.

Казалось, прошла целая вечность. Мне было страшно одиноко. Джуди домой тоже не пришла — ее на всякий случай отослали к друзьям. Я себе места не находила. Разложила на столе учебники, горсть за горстью таскала изюм из банки с сухофруктами и все время поглядывала на часы.

Четыре тридцать. Мама не появилась. Не позвонила. В пять пятнадцать я не выдержала и позвонила Джеральду на работу. Я знала, что секретарша соединит меня с ним. Но Джеральда на месте не оказалось.

— Его весь день не было, — сообщила секретарша.

— А вы не знаете, где он?

— Понятия не имею, — а потом добавила: — Мистер Фолкнер заявил, что у него исключительные обстоятельства и он не знает, когда вернется.

Я медленно опустила трубку. Исключительные обстоятельства… Подняв голову, я увидела в зеркале свою ухмылку. Я догадалась, куда отправился Джеральд. Джеральд — такой постоянный, и надежный, и, да, конечно, предсказуемый. Он не из тех, кто и думать забудет о человеке только потому, что тот способен устроить бурю в стакане воды из-за каких-то суперважных дел, по которым у них расходятся взгляды. Нет. Джеральд из тех, кто умеет ждать.

Я уселась за учебники, сделала все уроки и даже ни разу не взглянула на часы: мне больше не надо было волноваться за маму. Даже если она вновь напустится на него (а зная ее, такое не исключалось), это было неважно. Он все равно останется в суде, будет сидеть в последних рядах и следить, чтобы все шло как положено, и никто не наговорил бы про маму неправды, и не задирал бы ее; и даже одолжит ей денег, чтобы заплатить штраф, если она забыла свою чековую книжку, а потом доставит ее домой в целости и сохранности…

Мама не возвращалась до четверти седьмого. А заявилась она с тем же выпендрежем, как обычно.

— Та-ра-ра! Входит героиня! Скорее открывайте шампанское!

Я оттолкнула в сторону учебники и кинулась обнимать ее.

— С тобой все в порядке?

— В порядке? — мама закружилась по комнате, так что юбка разлеталась. — Все ли со мной в порядке? Со мной все просто великолепно!

— Что случилось? Что это ты так веселишься? («Уж не подстерег ли ее Пучеглазый после суда, — подумала я, — и не надел ли на палец обручальное кольцо, заставив пообещать выйти за него замуж?»)

— Что случилось? Я расскажу тебе — что. Я держалась великолепно.

— Тебя оправдали?

— Оправдали? — Мама посмотрела на меня невидящим взором. — Не думаю, что меня оправдали. Думаю, меня выпустили под залог.

— А в чем разница?

Она схватила меня за руки и закружила по комнате.

— Ах, откуда мне знать, Китти? Я же не юрист.

Потом, отпустив меня, она стала кружиться сама.

— Но могла бы им стать. Я произнесла лучшую речь в мире!

— Как это? — перебила я ее. — Как тебе вообще удалось что-то сказать? Ты ведь, кажется, собиралась признать себя виновной?

Мама покраснела, что вообще-то на нее совсем не похоже.

— Ну да. Но потом я немного смутилась и произнесла все неправильно.

— Просто не верится.

— Я же говорю, я смутилась.

— Почему? — спросила я вдруг. Нет, не только из мамы вышел бы хороший юрист. Я и сама прекрасно могла бы вести допросы, подбрасывая коварные вопросики. — Почему ты смутилась? Может, ты увидела в суде кого-то, кого не ожидала там повстречать?

Мама перестала кружиться и посмотрела на меня с подозрением.

— Ты знала, — напустилась она на меня. — Ты знала, что он будет там. Могла бы и предупредить меня, Китти. Из-за него я чуть вообще не перестала соображать. Ты представить себе не можешь, как я была потрясена, увидев, что он сидит между квакерами и сторонниками Цветастой Косынки из Сент-Томаса и Сент-Джеймса и сердито следит за мной.

— По крайней мере, он пришел.

Она усмехнулась:

— О, да! Пришел. И так на меня смотрел, что я просто не смогла признать себя виновной, так что ему пришлось выслушать мое историческое заявление.

Она собралась было вновь закружиться по комнате, но я удержала ее.

— Ладно, — сказала я. — Значит, ему пришлось сидеть и слушать тебя. Он все же пришел. Так позвони ему.

Мама изумленно уставилась на меня.

— Позвонить? Но почему?

Я выдержала ее взгляд.

— Потому, — сказала я, — что я по нему соскучилась. И хотела бы его увидеть. И Джуди тоже. Ты его сегодня видела, а мы — нет, так что теперь наша очередь. Позвони ему и пригласи.

В другой ситуации мама, конечно бы, уперлась. Я ее знаю. И проспорила бы несколько часов. Но я удачно выбрала момент. У нее было такое прекрасное настроение, что ничто не могло его испортить. С одной стороны, ей польстило, что Пучеглазый появился в суде, чтобы поддержать ее. А с другой — она чувствовала свою вину, ведь она понимала, хоть и не признавалась себе в этом, что мы по нему очень скучаем. Миссис Хатри говорит, что счастье в семейной жизни во многом зависит от умения выбрать подходящий момент, и, должна признать, я очень удачно выбрала время, чтобы высказать наши требования.

— Ладно, — согласилась мама. — Я позвоню. Пожалуйста. Пусть приходит, если у него нет других дел.

Конечно, других дел у Пучеглазого не оказалось. Мне достаточно было подслушать, что говорила мама — всего несколько минут, — чтобы понять: он с минуты на минуту окажется у нас в доме. Но мама не преминула развить свой успех!

— О, пожалуйста, Джеральд, не мог бы ты по дороге забрать Джуди, она у Хетти.

Не знаю, что он ей ответил. Но догадываюсь, что он чувствовал. И уж точно мне известно, что чувствовала Джуди, ведь отец Хетти потом рассказывал нам, как она с такой радостью бросилась к Джеральду, что едва не задушила в объятиях.

Впрочем, когда они заявились домой, оба были живы-здоровы. Я открыла им дверь, поскольку мама торчала наверху. Джеральд вошел и крепко меня обнял. Карманы его топорщились от лимонов.

— Ты испортишь костюм, — пожурила я его. — Он так вытянется.

— Ну и пусть!

Он закружил меня. (Ну прямо какой-то Национальный день кружения Китти!)

— Твоя мама замечательно выступила в суде, — сказал он мне. — Она была великолепна. И произнесла потрясающую речь!

— Я знаю, — усмехнулась я. — Она мне уже доложила.

— Рад слышать, что она по-прежнему начисто лишена скромности, — заметил Джеральд («Что весьма благосклонно с его стороны», — подумала я) и — с неизменным постоянством, надежностью и предсказуемостью — принялся за работу: взял нож и разделочную доску, достал лед и лимоны.

Вот так