спросил ростовщик с застывшим выражением лица.

— Нет.

Боргри саркастически улыбнулся:

— Я так и думал… Тогда что же вы хотите? Продлить срок? Ничего не получится. Хоть в делах я человек корректный, Куртуа…

— Чего нельзя сказать о процентах, которые вы требуете!

— Вы знали, что к чему, когда пришли занимать деньги.

— Тем не менее. За четыре миллиона наличными требовать расписку на пять миллионов^[1] — это чересчур.

— Святая невинность! Он еще не достиг совершеннолетия, когда брал эти деньги! Довольно шутить, старина. Разве я вас обманывал? Деньги стоят дорого. И есть определенный риск. Если в понедельник утром вексель не будет оплачен, я его опротестую.

— Обойдется без этого, поскольку я могу сейчас же подписать чек.

Боргри изумленно раскрыл глаза:

— Чек?

— Да, чек. Вы знаете, что это такое?

— Не шутите, Куртуа, — проворчал ростовщик, — с пятью миллионами не шутят. Вы мне дадите чек, а я сохраню вексель до получения денег?

— Зачем вам это? — Жюльен пожал плечами, облокачиваясь на письменный стол. — Если чек без покрытия, вы его опротестуете и подадите жалобу…

Боргри нахмурил брови, прикидывая, где здесь ловушка. Он не понимал.

— Все это так, — задумчиво согласился ростовщик.

Чтобы выиграть время, он развернулся в кресле лицом к сейфу и рассеянно набрал шифр. Послышался щелчок, и тяжелая дверца раскрылась. Через плечо Боргри Жюльен увидел на одной из полок револьвер, явно служащий в качестве пресс-папье. Пальцы ростовщика схватили пачку связанных резинкой бумаг и вытянули из нее вексель.

Боргри, не закрывая сейфа, повернулся к Жюльену. Положив вексель на стол, прикрыв его рукой и пристально глядя на Куртуа, он недоверчиво повторил:

— Все это так… — Он тяжело вздохнул, как будто, отдавая вексель, испытывал тяжкие страдания. — Значит, я верну вам вексель в обмен на чек на пять миллионов.

Жюльен поднес руку к карману.

— Минутку, — продолжил Боргри угрожающим тоном. — Если в понедельник банк не оплатит чек, клянусь, я тут же подам жалобу за выдачу чека без покрытия. Я вас предупредил.

— Почему вы так убеждены, будто я настолько глуп, что дам вам чек без покрытия, прекрасно зная, что вы не колеблясь отправите меня в тюрьму. Подумайте!

— Я пытаюсь, — признался Боргри. — И не могу понять. В настоящий момент у вас есть необходимая сумма в банке?

— Этого я никогда не говорил.

— Ах так!

— Можно подумать, что вам это приятно. Вы хотите получить свои деньги?

— Хочу, хочу. Но не меньше мне хочется заполучить ЭКСИМ.

— Что вы станете с ним делать? Это торговое предприятие, а не контора ростовщика.

— Мне нужна новая вывеска. Здесь начинает пахнуть жареным.

Минуту они молча смотрели друг на друга, натянуто улыбаясь. Каждый старался разгадать, каким образом собеседник хочет его одурачить. Боргри обливался потом и комкал платок влажными пальцами. Он внушал Жюльену инстинктивное отвращение. Куртуа испытывал лишь одно желание: бросить все, отдаться на милость победителя, лишь бы не приводить в исполнение свой план. Он первый опустил глаза, прошептав:

— И что вам за удовольствие разорять людей, уничтожать их?

Боргри с трудом сдерживал ликование:

— Я-то за девочками не бегаю. Я делом занимаюсь.

Жюльен помимо воли заговорил умоляющим тоном:

— Послушайте, старина, если вы продлите вексель всего на два месяца, обещаю вам…

— Ни за что! — крикнул Боргри. — Оставьте свои уговоры для баб, которые пожирают ваши деньги. Со мной этот номер не пройдет. Сантименты на бирже котируются невысоко.

Куртуа закусил губу:

— С того дня, как я подписал вексель…

— Прошел уже целый год! — прервал его ростовщик едким тоном. — Не будем забывать, что уже три раза я давал вам отсрочку!

— Каждый раз за полмиллиона, не будем забывать и об этом. Боргри, послушайте… Возможно, я и не был образцом добродетели, но я не был обманщиком, и с тех пор…

— С тех пор вы наделали немало гадостей. В частности, хитростью выманили ой-ой сколько денежек у своего шурина. Так что в вашем теперешнем положении одним обманом больше, одним меньше…

Жюльен выпрямился как от удара:

— Как, какой обман?

— Эта ваша история с чеком. Вероятно, это какая-нибудь махинация…

— Может быть, — признался Куртуа. — Тем более надо ее избежать, если есть возможность.

— Нет возможности. Поскольку непорядочно поступаете вы, а я лишь возвращаю свои деньги.

Он опять вытер руки носовым платком. Его безрадостный смех проскрипел, как негостеприимная дверь.

— Поторопитесь. У вас, наверное, свидание с какой-нибудь девицей.

— Скажите-ка, Боргри, вы мне случайно не завидуете?

Боргри подскочил:

— Завидую? Боже, да в чем же? Вы спятили!

Глаза у Жюльена заблестели. Он покачал головой:

— Когда я слышу, сколько вы говорите о женщинах, мне многое становится ясным. Бедняга, вы, должно быть, импотент!

Лицо ростовщика приобрело землистый оттенок. На мгновение он потерял дар речи. Жюльен заговорил твердым тоном:

— Черт возьми, Боргри, сделайте хоть раз в жизни доброе дело, вы не пожалеете об этом…

Кулак Боргри обрушился на стол, прерывая Жюльена на полуслове:

— Ну хватит. Если вам нужен психоаналитик, поищите поблизости. Если хотите молиться, обращайтесь в Армию спасения. Здесь или платят, или убираются вон. Подпишите-ка мне этот чек, чтобы я мог отправить вас в тюрьму.

Жюльен тяжело опустился на стул. Он достал свою новую чековую книжку, снял колпачок с авторучки и холодно проговорил:

— Вы только что сказали, что рискуете. Действительно. В один прекрасный день какой-нибудь несчастный вроде меня прикончит вас, и это будет благом для всех!

Боргри разразился пронзительным смехом, поперхнулся и закашлялся.

— Не волнуйтесь, у меня есть чем защищаться! — выговорил он наконец, указав на большой револьвер в сейфе. — К сведению любителей!

Внезапно его охватил гнев. Он замахал пачкой векселей, связанных резинкой.

— А любители есть! Лентяи! Лицемеры! Все, что вы умеете делать, вы и вам подобные, — это приходить сюда и плакаться, когда остаетесь без гроша!

Он швырнул пачку на стол. Сжал губы. Жюльен подавил нервный зевок.

— Ну что? — крикнул Боргри. — Струсили?

Эти слова подстегнули Куртуа, к нему вернулось его наигранное спокойствие. Он пожал плечами. Неприятный голос ростовщика хорошо влиял на него. Чтобы действовать, ему нужен был стимул — ненависть.

— Вы сами этого хотели, — произнес он и быстро заполнил чек, пристроившись на уголке стола.

Боргри внимательно наблюдал за ним.

— Послушайте, старина, — проговорил