изучали-друг друга. Затем дед Ефим удовлетворенно хмыкнул. По первому впечатлению следователь ему понравился: «Не зеленый мальчишка, лет тридцать будет. Ростом в самый раз. Плотный, но не толстый. Соблюдает, значит, себя. Черноволосый и сероглазый – видать, девкам нравится. Смотрит спокойно и разумно, не суетится. Имя значительное, опять же, – не то что мое…»

– Ну давай, спрашивай, – первым нарушил молчание дед.

– А что спрашивать? Вы, Ефим Петрович, сначала расскажите, что приключилось, а потом уж я буду спрашивать, – возразил Широков.

Дед согласился и обстоятельно, смакуя подробности, поведал историю вчерашнего похода на Гоголевскую.

– Вот, слышь, какие люди… Звери! Длинного того убили и меня пристукнуть хотели, чтоб я, мол, об ихних делах где надо рассказать не смог. Свидетель я. Важный!… – закончил дед рассказ и многозначительно посмотрел на слушателя.

– Почему вы решили, что «длинный» убит?

– Дак, мил человек, я ж войны чуток все ж захватил – видел, как мертвые падают. Он так именно и упал.

Видя, что не убедил Широкова, Ефим добавил:

– Да ты не сумлевайся! Он, поди, там где-нибудь до сих пор лежит. Ты, следователь, поищи хорошенько.

Посчитав, что далее этот вопрос обсуждать бесполезно, Станислав решил уточнить кое-какие детали.

– Постарайтесь вспомнить, Ефим Петрович, о чем говорили «длинный» с «толстеньким»?

– Я же говорю, что «толстый» назвал высокого гадом, говорил еще про деньги и про брата…

– А с чем связаны слова «деньги» и «брат»?

– Вот с чем связывал, убей бог, не слыхал.

– Так. А ударил «высокого» чем?

– Не разглядел я. Далековато было… Навроде, железка какая-то блеснула.

– Железку он вытащил из правого кармана или левого?

– Из левого. И левой же рукой и тюкнул по затылку. Совсем, как меня, зараза, – дед Ефим тяжело вздохнул.

Сочувственно глядя на старика, Станислав спросил:

– Ефим Петрович, значит, кто вас стукнул, вы не видели?

– Я ж говорю: не только не видел, но и не слыхал. Он, паразит, откуда-то сзади подобрался. Только одно слово «кончился» и услышал, как тот прошипел, когда я ножонками сучил. А потом у меня потеря сознания приключилась. Очнулся не помню через сколько – светало уже. Голова болит, тошнит, прости господи… Рукой потрогал – липкая. Все, думаю, убили. Однако, на карачки встал, из дома выполз. Когда из двери выпал, отключился. Должно быть, до самой Ломоносовой дополз… Там меня медицина и подобрала,…

– Женщину… Женщину, что «скорую» вызывала, не помните?

– Не-ет… Я тогда совсем плохой был. Прохожая, наверное, – дед устало прикрыл глаза.

Широков, пододвинувшись к тумбочке, быстро и подробно записал объяснение и дал Касьянову расписаться. Затем попросил описать внешность мужчин.

– Эх! Кабы знать наперед, что так обернется, я бы их глазками зафотографировал. А так – особо не разглядел, – старик помолчал, собираясь с мыслями. – Толстый ростом тебе по плечо будет. Голова круглая, морда тоже. Волосы короткие, темные. Рубаха с коротким рукавом белая. Брюки, похоже, светлые. Годов сорока с виду… «Высокий» повыше тебя, худой такой. Рубашка какая-то темная, а брюки, как у внука моего, джинсовые в разводьях. Волосы светлые, он лет на пять постарше толстого будет…

Дед вновь замолчал, давая понять, что больше ничего вспомнить не может. Станиславу пришлось сложить свои бумаги и откланяться.

– Не волнуйтесь, Ефим Петрович, выздоравливайте. Ваших обидчиков будем искать. И помощь еще от вас понадобится.

Дед Ефим, не открывая глаз, кивнул и приподнял правую руку для пожатия. Рука эта оказалась шершавой и горячей.

Внизу Широков зашел в приемный покой и позвонил дежурному, при этом давешняя сестричка тактично выпорхнула по своим делам. Выслушав доклад, Кучинский поинтересовался дальнейшими намерениями Станислава.

– Коль, если у тебя нет ко мне ничего срочного, я бы прямо отсюда съездил на Гоголевскую и начерно осмотрел место событий. Видишь ли, дед, похоже, не врет. По крайней мере, пьяным он вчера не был, да и голова работает вполне нормально. И если дело обстоит так, как он рассказывает, то его действительно хотели убить, как свидетеля некоего события, причем – важного события, тщательно оберегаемого от постороннего глаза, раз участники пошли на такую крайнюю меру, как покушение. Словом, надо посмотреть, – заключил Широков.

Кучинский помолчал и с некоторой досадой в голосе согласился:

– Ладно. Дуй на эту Гоголевскую. Если что, позвони из магазинчика на Ломоносова – там телефон есть. Господи, на кого мне молиться, чтобы ты там ничего не нашел! Трупа нам только и не хватало!

«У дежурного свои проблемы», – усмехнулся про себя Станислав, укладывая трубку на рычаг. Дождавшись медсестры и передав ей казенное имущество, Широков покинул больницу.

21 июля. Полдень.

Улица Гоголя или, как в народе ее именовали, – Гоголевская, находилась в противоположной от управления милиции стороне, нежели вторая горбольница. Поэтому добрался туда Широков уже к полудню, когда труженики жилищного хозяйства, разрушавшие дома, разбрелись на обед. Это вполне устраивало Станислава.

«Вот также тихо здесь, очевидно, вечерами и ночами», – подумал он, оглядывая с перекрестка ухабистую и пыльную Гоголевскую. По обеим сторонам ее громоздились груды бревен, досок, битого кирпича и прочего мусора, образовавшегося в результате бурной деятельности разрушителей. Кое-где сохранились фрагменты бревенчатой кладки, по непонятным причинам пропущенные рабочими. В целом же, по левую руку было снесено всего четыре дома, а справа – уже пять. Точнее – тоже четыре, потому что четвертый по счету от перекрестка дом никак нельзя было назвать снесенным: сруб стоял целехонький, только крыша отсутствовала. К нему и направился Станислав, поглядывая с интересом по сторонам.

«Все правильно дед описал, – размышлял он. – Три окна по фасаду, два – по правой стене, а вон и дверной проем над фундаментом. И чурка деревянная валяется, с которой Касьянов в дом залез».

Миновав поваленный забор, Широков, внимательно рассматривая землю, прошел вдоль него метра три в обоих направлениях и, наконец, нашел то, что искал: на высохшей траве виднелась редкая цепочка бурых пятнышек по направлению от дома к дороге. Воткнув рядом щепку, Станислав, держась цепочки, подошел к дверному проему и, оттолкнувшись от порога, взобрался внутрь, На половых досках также виднелись те же пятна, местами более кучные. Здесь, видимо, Касьянов отдыхал, когда полз к выходу. Следы крови пересекали большую комнату и поворачивали в дверь соседней. Широков остановился и оглядел похожее на пенал помещение с окном,