за это студенты вас любят и уважают.

– Очень мило с их стороны, – заметил Чарльз.

– Но в то же время у всех такое мнение, что иногда нужно и ослабить поводья. Разве не верно? Причем футбол – это вообще довольно деликатный вопрос.

Помните, сколько уже было из-за него неприятностей все эти годы? То его переоценивают, то недооценивают. Мы, то есть Студенческий совет и представители от преподавателей и дирекции, мы думали, что с этим теперь улажено и все довольны. Кроме, конечно, тех, кто помешан на футболе, и некоторых твердолобых преподавателей, которые, наоборот, ни в грош его не ставят. Нам казалось, что мы навели полный порядок и нашли для футбола законное место, а наши правила – достаточно надежная гарантия того, что академическая сторона не пострадает. Ведь к студенческой команде даже прикреплен специальный преподаватель, чтобы ребята не отставали. А у Блента с успеваемостью было так благополучно, что тренер Харди освободил его от дополнительных .занятий, и – согласитесь, мистер Осмэн, – в этом и есть одна из причин того, что он провалился по вашему предмету. Можно даже сказать, что в известной степени все как раз из-за того и получилось, что он хороший студент.

Чарльз невольно усмехнулся.

– У вас, Барбер, явные задатки философа. Так что же вы все-таки конкретно предлагаете?

– Позвольте ему пересдать, – горячо сказал Барбер. – Пусть он сегодня напишет работу снова, а потом… потом, сэр, я бы на вашем месте забыл, что нужно ее проверить. И вспомнил бы только в понедельник.

– И по-вашему, мистер Барбер, это будет честно с моей стороны?

Барбер насторожился, насколько ему позволяло его природное благодушие.

– Честно? Видите ли, сэр, если вы хотите знать мое мнение, я могу только сказать, что в данных обстоятельствах это будет вполне справедливо. И великодушно.

– Значит, в субботу и воскресенье мне следует быть справедливым и великодушным, а с понедельника – этак с утра пораньше – честным, так?

Боясь потерять самообладание, Чарльз говорил так ровно, что Барбер, введенный в заблуждение его обманчиво мягким тоном, закивал было головой. Но при последних словах его физиономия исказилась досадливой и сердитой гримасой.

– Кончай, Артур! – Да-Сильва, маленький, сухощавый, черноволосый, откровенно наглый, шагнул вперед. – Барбер у нас святая душа, – сказал он, обращаясь к Чарльзу. – Я лично хочу знать только одно: дадите вы нашему герою возможность играть? Коротко и ясно – да или нет?

Эти слова дали Чарльзу совсем новое представление о методах местной закулисной политики; ему стало не по себе.

– Ваш подход к делу мне как-то больше нравится, – произнес он с улыбкой, на которую Да-Сильва и не подумал ответить. – Вы что, угрожаете мне?

– Можете здорово влипнуть со своей честностью, – сказал Да-Сильва.

– Постой, Лу, так нельзя… – начал Барбер.

– Счеты с парнем сводите, что ли? – Теперь Да-Сильва ухмыльнулся – многозначительно и цинично. – Почему не выручить человека, мистер Осмэн, почему бы не замять это дело? Вы же знаете, этого все хотят. Думаете, к вам явилась какая-то пара щенков поклянчить за дружка? За нами стоит сила! Если вы не сделаете, как вас просят, эта история дойдет до самых верхов и сегодня же вечером вас начнет допекать начальство, да и старые выпускники не дадут вам житья – и все из-за ерунды. Давайте лучше тихо, мирно, а, мистер Осмэн?

– Не сомневаюсь, мистер Да-Сильва, что вы готовы причинить мне массу неприятностей – и именно из-за ерунды. Трудно поверить, что вы оба говорите серьезно. Что же касается вашего последнего заявления, мистер Да-Сильва, то вы, разумеется, сами понимаете: если б у меня раньше и было желание пойти вам навстречу, то теперь по вашей вине это уже невозможно… И вот что я хотел бы сказать вам обоим, джентльмены: у вас грубые приемы. Оба вы – каждый по-своему – принадлежите к категории людей, склонных повсюду видеть почву для интриг. С типичной для вас и вам подобных ограниченностью вы не подумали о том, что мистер Блент, у которого есть пара ног и своя голова на плечах, мог бы обратиться ко мне сам, но почему-то не сделал этого. Зато вы вмешиваетесь немедленно. Вы устраиваете собрание. И вопрос, который вполне могли бы уладить между собой студент и преподаватель, послужил вам предлогом для того, чтобы продемонстрировать плохо скрытую неприязнь ко мне и прихвастнуть своей силой, которая вам представляется весьма значительной, а у меня вызывает легкое презрение, о чем я и рад вам сообщить. Все ясно? В таком случае можете идти.

– Ладно, будь по-вашему! – Да-Сильва направился к двери, Барбер задержался у кафедры.

– Я хочу, чтобы вы поняли, сэр, – с достоинством произнес он, – что Лу говорит только за себя. Никто не собирается заставлять вас идти наперекор вашей совести или угрожать вам, тут я с Лу никак не согласен. В конце концов вы сами отвечаете за свои решения. Надеюсь, у вас никогда не будет повода в них раскаяться.

– Хватит, Артур, – бросил с порога Да-Сильва. – Артур – славный парень. Вот только малость подхалим, правда? – Он улыбнулся Чарльзу почти дружески.– Расхлебывать будете сами!

И оба скрылись за дверью.

2

Учебные корпуса, общежития и административные помещения колледжа были расположены вокруг зеленого газона, который назывался Овалом. Чарльз, выйдя из Лемюэл-Холла, решил не заходить, как обычно, в соседнее здание – Эмбри-Холл– за почтой, а зашагал по дорожке вокруг Овала в другую сторону, чтобы остыть немного в предвидении грядущих событий.

Перемена, разумеется, уже кончилась, и на Овале не было ни души. То, что происходило здесь в течение дня, каждый раз заново поражало Чарльза. Раздавался звонок, и вот откуда-то возникали тысячи полторы людей. По пути из одной обители знания в другую они наполняли тихую площадку нестройным гулом, а через десять минут так же внезапно исчезали, перетасованные уже по-иному, в строгом соответствии с вековым и в высшей степени условным порядком, нашедшим материальное воплощение в этих зданиях из серого камня и кирпича (философское отделение, отделение английской литературы, химическое и так далее), словно все эти названия и отделения, все эти постройки отражали некие реально существующие незыблемые разграничения между явлениями природы и сферами познания их. Порядок как таковой, порядок ради порядка – воистину поразительная штука!

С утра, как всегда в осеннее время, погода была восхитительна: сверкающий иней на траве, воздух с особенным и острым вкусом, как вкус яблока. Теперь, однако, эта особенная свежесть уже почти не ощущалась; мокро поблескивали травинки, словно в самый заурядный весенний