были Архедан, Кардолан и Рудаур, вечно соперничавшие между собой. Король пытался говорить о необходимости объединиться, заклинал картинами будущих бедствий… тщетно. Каждыый был сам за себя. Был.

Шрамолицый встал. Его взгляд оказался совершенно трезвым, разве что стал более человечным. Воин подошел к Бродяге, положил руку ему на плечо:

– Король был последним мечтателем в этом мире. Король отчаянно верил в то, что разум возобладает над себялюбием, а правое дело победит потому, что оно – правое.

– И Король потерпел поражение. Сперва от своих. Потом от врагов. – Бродяга жестко подвел итог.

– Неужели ничего нельзя изменить? – прошептал Улти. – Неужели всё то, что пишут в книгах о дворе Аннуминаса, останется только в книгах?

– А что пишут? – спросил Бродяга.

– Ну… огромная библиотека, празднества, турниры, состязания менестрелей… эльфы, запросто приходящие говорить о вечном… неужели всего этого больше не будет?! Я так мечтал хоть день прожить в этом.

– Малыш, – горько отвечал Бродяга, – мы проиграли войну. Всё кончено. Наша армия рассеяна и прячется крохотными отрядами, в тайне чуть ли ни друг от друга. Правда, Гондор еще живет – но ведь до Гондора ты не доберешься.

– И… ничего нельзя изменить?

– Малыш, – снова усмехнулся Бродяга, – тебе сказать правду или то, что ты хочешь услышать?

– Лучше молчите… – Улти едва ни плакал.

Бродяга какое-то время действительно молчал, потом сел за стол, допил пиво, обратился к соратникам:

– Нголмег, пожалуй, пора будить Аранарха и остальных. Анардил, будь добр, рассчитайся с господином Мышекорем, а заодно оседлай коней.

Дрого вместе с Анардилом вышли во двор, хоббит принес аккуратный тючок табаку, протянул воину.

– Не ищите свободной сумы, сударь. Забирайте так. Приторочите уж как-нибудь. Коня покрепче найдете.

Юноша отсчитал золото.Господин Мышекорь проверил, вернул одну монету.

– Лишняя, сударь. Я довоенные цены знаю, вам меня не обмануть.

– Там, куда мы едем, нам золото будет без пользы, – хмуро ответил Анардил.

– Не до конца же дней вы там сидеть будете. Не спорьте, забирайте назад.

Анардил послушно взял.

Оба помолчали. Они думали об одном, и Дрого надеялся сдержаться.

Не удалось.

– Почему, по-че-му вы допустили это?! – он шептал, но его голос казался криком. – Где были вы все? Где были ваши мечи?! Вон они у вас какие, каждый дороже этого трактира стоит! – Мышекорь понял, что сказал не то, сплюнул с досады.

– Где были мы, ты спрашиваешь? – глухо ответил Анардил. – С ним мы были.

Воин не обиделся на гневные слова и говорил спокойно:

– Понимаешь, меч хорош против того, кто нападает. А что делать с тем, кто бездействует? Чем покарать того, кому безразлично всё, кроме самого себя? Врага можно убить, а как одолеть равнодушие?

– Простите меня, дурака, – потупился Дрого.

– Не за что, – улыбнулся Анардил. Потом посмотрел на свой меч. – Так выговорите, он стоит дороже этого трактира? Откуда вы разбираетесь в ценах на оружие, почтенный хоббит?

– А я в них и не разбираюсь, – хмыкнул Мышекорь. – Луки мы делаем сами, другое оружие у нас не в чести. А вот в узорах разбираться – это каждый кузнец должен, ежели он, конечно, возит товар дальше соседского огорода. Меча я вашего не вижу, сударь. Рукоять вижу, – он хитро прищурился. – Эльфийский узор, эльфийская работа. С человечьей не спутать, как гнома с хоббитом. Эльфы, как известно, торговли не ведут, дарят – раз в столетие, если не реже. Сколько веков вашему мечу, сударь? – он пытливо взглянул на воина.

Тот задумался.

– Ну-у… точно не знаю… он прадедов, но подаренный или наследный… Господин Мышекорь, вашим познаниям нет цены!

– Это верно, – степенно кивнул купец. – Чем дольше торгую, тем лучше знаю: не всё покупается за деньги. И… вот что, сударь: ежели надумаете возвращаться, ежели понадобится вам лишняя пара глаз, помните: Дрого Мышекорь много где ездит.

– Спасибо, – поклонился Анардил. – Скажите ему это сами. А я пойду седлать коней.

В это время из трактира вышло с десяток воинов. Первым шел хмурый юноша, донельзя похожий… Хоббит поклонился им и прошмыгнул внутрь.

– Ну как, – обратился к нему Бродяга (он снова был в капюшоне и перчатках), – Анардил попытался вас надуть?

– А как же! – расплылся в улыбке господин Мышекорь.

– Не удалось?

– Разумеется!

Перри с Улти дружно хмыкнули, Бродяга и Подсолнух улыбнулись. Шрамолицый, стоящий у дверей, был невозмутим.

– Я хочу вам сказать, госу… господин мой, – чуть робея, заговорил Дрого, – ежели чего… вы вполне можете…

– Да, услуги всей хоббитской разведки мне уже предложили. И отряд лучников тоже. – Бродяга говорил это без тени иронии. – Друзья мои, я всем сердцем благодарен вам, но мой ответ: нет. Бессмысленно начинать войну, не видя возможности победить. А я этой возможности не вижу. И рисковать вами – не буду.

Он встал.

– Сейчас мне остается лишь одно: скрыться. Исчезнуть, чтобы не тронули вас. Всех вас. Эти земли. Большего я для вас, увы, сделать не могу.

В дверях появился Анардил:

– Кони готовы.

Бродяга кивнул.

– Прощайте, друзья мои. Спасибо за то, что посидели со мной этой ночью. Господин Мышекорь, я искренне рад знакомству с вами.

Хоббиты неумело поклонились.

– Мой добрый Подсолнух…

Трактирщик подошел и, глядя ему в глаза, сказал тихо и серьезно:

– Благословите, господин мой.

– Ты смеешься? – горько скривился Бродяга. – Что значит теперь мое слово? Я теперь никто! Беглец!

– Для меня вы были и остаетесь… – под взглядом шрамолицего Подсолнух вздрогнул, осёкся.

– Хорошо, – медленно сказал Бродяга, снял правую перчатку, положил руку Подсолнуху на голову и произнес, вкладывая душу в старые, известные слова: – Да пребудет с тобой милость Валар и Единого, мой добрый друг. – Помолчав, добавил: – и да будет твоя удача больше моей.

Он опустил руку, Подсолнух схватил ее, припал к ней губами. Из его глаз текли слезы.

Бродяга молча надел перчатку, пошел к двери.

Улти не выдержал:

– Государь, но ведь вы же вернетесь?! Ведь правда – вернетесь?!

Арведуи посмотрел на него, вздохнул и ничего не ответил.

9-18 декабря 2002